Вечен бой между льдом и огнём –
Их братание непримиримо:
Правы все, кто стоит на своём, –
Правы все проходящие мимо.

Но в огне и в кипении льда
Есть и третьи, всех правых правее, –
Те, кто понял, что лёд лишь вода,
А огонь часто рушит, не грея.
(17 мая 2025)

Мои стихи овеяны печалью,
Ведь на земле привычкой стало зло,
В кольце конец стремится к изначалью
И у надежды сломано весло.

Маску дьявола вижу я:
Ваши лица, мои друзья,
Без неё были так светлы,
Что не знали душевной мглы.

Но по коже – вражды озноб,
Но извергли уста: «Укроп!»,
«Смерть бандеровцам! Бей! Крымнаш!»…
Маска дьявола – ада блажь!

Как безличие – к мертвецу,
Прирастает она к лицу,
Напрочь, яростно – лишь скажи:
«Хачик», «чурка», «пархатый жид», –

Так и жить будешь на земле
С меткой дьявольской на челе,
Так и, разных богов моля,
Чахнет в ненависти земля.

А в тридцатые у румын
Ненавидимым стал раввин,
Даже те, кто не продал честь,
Ухмылялись: «В них что-то есть…»

В доме нашем и жил такой –
Старый стропальщик заводской:
Был в Дахау, но был спасён,
Лишь румыном назвался он.

Горбоносый смешной еврей…
Выходили с ним из дверей
Проходной, и он мне как раз
Быстро выложил свой рассказ.

Им союзников бравый полк
Из автобуса приволок
Форму, чтобы сменить тряпьё –
Их невольничьих роб гнильё.

Сделал снимок лихой десант:
Он – союзнический сержант!..
СМЕРШ, допросные тумаки,
И... колымские рудники.

Уж на кладбище старый дед,
Да и там ему мира нет:
Кто-то краской испачкал стол
И надгробие расколол.

И прошёл тот на камне шрам
По рассудкам, сердцам, мирам...
А ведь был и иной расклад:
Жили прежде и в лад, и в склад!

Наплевав на расистский «цык»,
Всех смешил и печалил «Цирк»,
И качала страны душа
Чернокожего малыша.

Да захвачен под трёп и гвалт
Молдаванин и бит прибалт,
Украинец и белорус,
Силой вдавленные в Союз.

Да родился ярлык-урод
«Репрессированный народ»:
Финн, кореец, ингуш, калмык
Получили клеймо-ярлык.

«Я была там, – другой рассказ, –
Они все ненавидят нас!..»
Знай поглядывай в зеркала:
Маска дьявола приросла…
(2 сентября 2014)

Рим основали казаки:
Неказаков побив неверных
И взявши лаской жён их нервных,
Они запили от тоски.

Столица мира – под пятой,
Чего ж ещё душе их пылкой?
И в шалаше им рай с горилкой
И вечный недоперепой!

Но все учёные мужи
С тех пор собачатся не в меру,
Кляня то Тина, то Цереру:
Был ли славянским стан дружин?

Был, братцы, был! Без русской силы,
Без чубарей и бульбашей,
Этруски непроизносимы
И выдворяемы взашей!
(28 декабря 2012)

Спасибо, жизнь, за все твои дары:
За руки матери, за женщин изменявших.
Ты соблазняла тонкостью игры
Во всех делах и общих пьесах наших.

Двор – не дворец, не замок, а замок
Вручала мне, прикрыв лицо вуалью;
Дышал – и надышаться я не мог
Твоей суровой и обманной далью.

Был осенён скупым твоим венцом,
Был верен шаромыгам и шалавам,
Быть мужем не пришлось, но стал отцом,
Приняв твой суд перед людским неправым.

И, стоя у означенной черты,
Сумел понять в предчувствии разлуки:
Звериным сердцем всё ж любила ты
Оболтуса святой твоей науки.
(7 декабря 2024)

Сегодня не вдруг я представил
Две старых печатных машинки:
Одну – хлам с культями-перстами,
Другую – отжившую в шике.

Одна пулемётно строчила
Про горькую жизнь бедолаги –
Про дерьмоподобие чина,
Про веру, про боль и про лагерь.

Обычный железнодорожник,
Привыкший к отчётам-нарядам, –
Совсем не писатель-художник
Окидывал прошлое взглядом.

И было всё грубо и криво,
Что он дни и ночи печатал,
Но искренне и без надрыва –
Чтоб знали сыны и внучата.

Увидел в контейнере как-то
Средь мусора эти листки я,
И в виде похожего факта
Мне вспомнились строчки другие.

И в памяти ли, на бумаге ль –
Как рок на надгробии высек:
Строка «направляются в лагерь»,
Строка «предварительный список».

Ложилось, как чёрные стрелы,
Летящие в сердце прицельно:
«Аресты», «шпионы», «расстрелы» –
Всё чётко, логично и дельно.

На свалке лежат «Ундервуды» –
Машинки, минувшим пугая, –
Одна – продолженье Иуды
И памятник горю – другая.

Одна, – хлам с культями-перстами,
Другая – крутая фактура.
И длит их былое ристанье
Айтишная клавиатура.
(8 мая 2022)

Когда придёт последний день,
Что вспомнишь ты, что скажешь миру?
От телебашни дребедень?
О завещанье на квартиру?

Поймешь ли, жертва «Белых роз»,
За что стоял, что выдал людям?
И на какой простой вопрос
Готов ответить словоблудьем?

И не смешал ли зло с добром
В одной замызганной кастрюле?
И не стоял ли дураком
У зла в почётном карауле?

Огосударствленная чудь,
Чертям экранным подпевала,
Бред без конца и без начала,
Ты не народ – ты мрак и жуть.
(21 сентября 2024)

Ах, друзья мои! Я повенчан
С самой лучшей из лучших женщин.

Её талия – в пол-обхвата,
Не трендит она: "Где зарплата?

И чего ж ты сегодня пьяный?
Именины у Марьиванны?

Ах, с друзьями был на рыбалке...
Хвост лизал заводной русалке?

Чешуёй-то не подавился?
Хоть бы в душе потом помылся.

Вот недаром мне хрен приснился…
Я гляжу, и аванс накрылся!"

Мне поёт она чудо-песни
И по жизни верна, хоть тресни!

Голос милой нежней нектара.
Так знакомьтесь – моя гитара!
(7 августа 2024)

навалу

Всё небо в клетку. Бабы рядом нет.
Бетонный пол. Каморка одиночка.
И он, увы, – не фюрер, не брюнет,
не молния небес, – всего лишь - кочка.

Он был никто и снова стал никем.
Беспутному алёхе плоховато –
и небо и земля, как стекловата.
А что хотел ты, – псевдоманекен ?

Почил. И на земле, и в небесах
не будет суеты, переполоха.
И памяти не будет. Это плохо?
Конечно – НЕТ. У беса он, в гостях...
(Николай Сыромятников,
«Алёха бес переполоха»)

***
Алёхи больше нет. Ну, и не охну.
Но зависть так и прёт через края:
Алёха опочил, а я издохну.
И в этом экзистенция моя.

И небо в васильках, и баба рядом.
Диван и стол, и новый интерьер…
Но вот во сне пронзил покойник взглядом:
«Кто сам-то? Император?.. флибустьер?

Ни слон, ни Моська и не стекловата,
Ни в толк не взять, ни бабу не измять.
Так, просто вата, да и сыровата.
И уж пора фамилию менять».
(29 июля 2024)

Это имя должно быть потомками проклято,
Им пугать бы детей: «Вот бабай заберёт!»
Как затвора щелчок, как по нервам от оклика:
«Восемьсот сорок первый! Отполз от ворот!»

Нелюдь, имя твоё в небесах обозначено
Как злодейская кличка из тёмных времён.
Не оплакана смерть их и боль не оплачена –
Кто был голодом, пулей, ножом усмирён.

Двадцать тысяч младенцев безбожного Ирода –
Это малая доля забитых тобой.
Мелковата могилка для памяти вырыта,
А тебя бы водить каждый день на убой.

Никакими дарами, огнями-салютами
Не восполнить тех жертв, тех горчайших утрат.
Пусть же будет с тобой, с вертухаями лютыми
На века, на века, на века этот ад.
(26 июля 2024)