Неизвестное путешествие Ацамаза. Сказка о любви и верности, дружбе и гармонии

В Стране Нартов, за высокими горами, где орлы рисуют круги на лазурном небе, где облака цепляются за снежные вершины, жил да был юноша по имени Ацамаз. Славился он на весь мир своим удивительным даром — когда юный нарт брал в руки свою волшебную золотую свирель, замолкали птицы, затихали звери, а бурные реки замедляли свой бег, чтобы послушать его музыку.
Чудодейственная свирель была единственным сокровищем Ацамаза, оставшимся ему от отца Аца – дар покровителя лесных зверей мудрого Афсати. Среди нартов музыка была в большом почёте, они все играли на фандыре, но никто не достиг такого мастерства, какого достиг Ацамаз. Игра Ацамаза пробуждала и очаровывала саму Мать-Природу. Когда он играл на свирели, звери собирались вокруг него, чтобы лучше слышать, даже горы готовы были пуститься в пляс, а солнце и луна светили намного ярче.
Увидев дочь владыки Чёрной горы Сайнаг-Алдара красавицу Агунду, Ацамаз влюбился в неё и заиграл с новой силой.
Агунда не имела равных себе по красоте и изяществу: тонкий и стройный стан, длинные брови, белые, как слоновая кость, зубы. Многие юные нарты соревновались в ловкости и силе у подножия Чёрной горы, чтобы обратить на себя внимание красавицы, но она не удостаивала внимания никого из многочисленных поклонников. Девушка обещала быть благосклонной к Ацамазу, если юноше удастся покорить её сердце своей игрой на свирели.
Ацамаз владел искусством записи нотных знаков, и сам искусно писал новые мелодии для свирели. Бумагу привозили ему храбрые нартские купцы из Срединного государства. Дни и ночи писал Ацамаз для Агунды небывалую по красоте, силе и нежности мелодию. Кто считал, сколько ночей он оставался без сна, увлечённый своим непростым, но сладким занятием. Мысль о благосклонности Агунды придавала ему сил. И вот огромный труд – позади. Решился юноша сыграть для своей возлюбленной красавицы Агунды новую мелодию – такую прекрасную, чтобы растопить её гордое сердце.
Ацамаз не знал, что и сам давно нравится девушке, и что лишь адаты не позволяют ей сразу признаться в своих чувствах. В условленный день, в ожидании любимого, поставила Агунда кресло у балкона таким образом, чтобы не упустить появления Ацамаза, взяла свою арфу в руки и тронула её струны. Арфа Агунды была сделана по подобию арфы нарта Сырдона, только струны её были из конского волоса, а корпус – из ствола тысячелетнего дуба. Из-под тонких пальцев юной нартской красавицы полилась звонкая, серебряная мелодия, и Агунда запела:

Львы и пугливые лани на время вражду позабыли,
Афсати и звери лесные с волнением нарту внимали.
Ратник-певец легендарный, на флейте играл Ацамаз,
И ангел спустился послушать, и слезы катились из глаз.
Сумерки медленно землю окутали мглою,
Ангел же в рай улетать не спешил, — все грустил,
Ягненок к ногам его робко прибился, а месяц
Таинственным светом поляночку ту осветил.
Если бы боги талантом меня одарили, –
Я бы была, как великий сказитель Бибо:
Ястребом в небо могла бы взмывать силой мысли,
Ловким дельфином ныряла б к Донбеттрам на дно.
Юн Ацамаз и прекрасен, печален и строг его лик,
Бездонны лазурные очи, уста же алы, как рубин.
Ладит с лесными зверями, они для него — свои,
Юношу с детства спасали от голода и от беды…

Агунда увидела Ацамаза, поднимающегося на вершину Черной горы, что стояла прямо напротив ее башни на другой стороне ущелья. Она отложила свою арфу и вышла на балкон. При виде возлюбленной сердце Ацамаза затрепетало, как пойманная в силки птичка. Замирая от волнения, он поднёс свирель к губам…
Но едва полились первые звуки чарующей мелодии, как злой ветер Карзуад схватил ноты и унёс прочь. Горячие слёзы брызнули из глаз юноши на зеленую траву Черной горы.
– С этими нотами ты унёс мою жизнь! – в отчаянии воскликнул Ацамаз, глядя, как драгоценные листы бумаги исчезают в бескрайней небесной синеве.
С резного балкона своей высокой башни грустно улыбнулась Агунда:
– Если ты отыщешь ноты и сыграешь для меня эту самую мелодию, я подарю тебе платок, вышитый золотыми нитями. Но помни – настоящая музыка идёт от сердца!
Тридцать три дня ходил Ацамаз по городам и весям, по дорогам, по полям, по лесам Страны Нартов, но нигде не нашёл он пропавших нот. Тогда двинулся герой дальше и достиг Тридевятого Царства в Тридесятом государстве. Когда в его походной суме не осталось ни крошки, вышел юноша к реке Смородине и видит: весёлый паренёк, на вид простой да ладный, в скромной одежде сидит на большом камне у воды, опустив в воду босые ноги, а рядом, на суше, лежат гусли-самогуды.
– Здравия тебе, добрый молодец, – поздоровался Ацамаз. – Не видал ли ты летящие ноты?
– Видал-видал! – засмеялся паренёк. – Только они не летели, а плыли – завернулись в лист кувшинки и уплыли к Повелителю Морей!
– Мне надо их найти, – сказал Ацамаз.
– Давай вместе пойдём! – предложил Иванушка. – Ты музыкант, и я – музыкант, давай пойдём вместе.
– Как тебя зовут-то?
– Иванушкой батя назвал, Дурачком люди кличут, – ответил тот.
– Что ты делаешь на берегу, Иванушка? – спросил Ацамаз.
– Не видишь? Сижу у речки, ловлю рыбу ногами.
– И много ли наловил? – спросил Ацамаз.
– Много или мало, а голодными не останемся, – ответил паренёк и взбаламутил воду.
Ацамаз понял, что тот говорил с ним иносказательно.
«Взбаламутив воду, Иванушка дал понять, что пошутил насчёт ловли рыб, а на самом деле просто в жаркий день решил прохладиться. Но как же мы не останемся голодными, если моя сума пуста, а у него – ни рыбёшки?», – подумал Ацамаз.
Надел Иванушка свои сапоги, взял гусли-самогуды и пошли они вместе. Дошли до леса, внезапно Иванушка знаком попросил остановиться и приложил палец к губам. Ацамаз остановился и вопросительно посмотрел на товарища. Тот прислушался, затем улыбнулся и говорит:
– Белка сказала своей подруге, что в высоком тереме за лесом живёт невиданная под солнцем красавица. Из трубы идёт дым, видимо, дева готовится встречать гостей. Она будет уговаривать нас остаться, но, ежели согласимся, то беда будет.
Выйдя из лесу, друзья и в самом деле увидели великолепный терем с высокими ставнями и дверьми. Навстречу им вышла девушка ослепительной красоты. Как ясный месяц средь небес, как алая заря поутру – так и она, красна девица, являла собой диво дивное. Личико её – белее снега незапятнанного, очи – синее глубокого моря, а губы – словно спелые ягоды малины. Коса её, русая да длинная, будто пшеничный колос, ниспадала до самой земли, перевитая лентами шелковыми. Походка – лебединая, плавная да величавая, а голос – что журчание ручья весеннего. Одета в сарафан, шитый златом-серебром, а на шее – самоцветы, что искрятся, словно росы на солнце. Кто взглянет на неё – тот очаруется, кто услышит её смех – тот сердцем растает. Не дева, а словно мечта, не человек – а сама чистота да красота нерукотворная.
– Здравствуйте, добры молодцы! Куда путь держите? – спросила дева.
– Ты нас сначала попарь да угости, а потом и спрашивай, – ответил Иванушка.
После баньки да ужина остаток вечера прошёл в расспросах и приятных разговорах, а наутро принялась уговаривать гостей девица-краса остаться с ней на веки вечные.
– Что вы спешите в дальний край, добры молодцы, коль можно здесь со мной обрести покой и негу? Останьтесь со мной – буду вам и радостью, и усладой. Будем вечно молоды, вечно счастливы…
Иванушка гневно ответил на сладкие речи красавицы:
– Негоже тебе, красна девица, сладкими речами богатырям путь преграждать! Сердце моё давно отдано Елене Прекрасной – ни за какие чудеса не променяю мою любовь и на вечный рай.
Ацамаз положил руку на рукоять кинжала и промолвил:
– И меня не удержать, хоть ты и прекраснее утренней зари. Клятву дал я красавице Агунде.
Лицо красавицы утратило ласку и нежность, и голос её прозвучал звонко, но холодно, как лёд:
– Любовь? – и девушка зловеще засмеялась. – Она увянет, как цветок под снегом. А здесь – вечная любовь, вечная весна!
Но храбрецы поворачиваются к тропе. Красавица, что ещё мгновение назад сияла, как заря, теперь стоит, опустив руки – её только что небесного цвета глаза мерцают красным светом, словно догорающие угли.
– Сотни лет ждала я вас… Сотни лет пела над ручьём, чтоб хоть кто-то услышал. А вы… уходите? Так не бывает! Не отпущу! – гневно крикнула она вслед уходящим.
Вдруг завыл ветер, деревья зашевелились, заскрипели, будто живые. Налетели чёрные тучи, и тени сомкнулись вокруг путников.
Раздался оглушительный голос красавицы, перекрывая вой ветра и скрип деревьев:
– Обращу вас в деревья буковые – будете стоять у моего порога, пока время песком не истечёт! Или в волков перекину – побежите за моей колесницей, да никогда не догоните!
Но ни один из героев не дрогнул, лишь крепко ухватились они друг за друга, чтобы не унесло их ветром яростным.
– Ты ответишь за это, злодейка!
Услышав это, красавица будто обожглась, и устало села на порог. Всё стихло, и юноши услышали её грустный голос:
– Ладно… Вижу, вас не сломить. Нет силы сильнее вашей глупости… то есть, любви и дружбы. Насильно мил не будешь. Идите с миром…
Она взмахнула рукой – и тропа перед юношами расчистилась, открывая путь. Тут лесная поляна внезапно вспыхнула бледным сиянием. Красавица, что минуту назад гневалась, вдруг замерла – её тело начало просвечивать, как утренний туман.
Девушка испуганно закричала:
– Что со мной происходит? Я… вспоминаю!
Девица-краса упала на колени, и голос её задрожал:
– Они бросили меня здесь – жених и брат. Прокляли за гордыню… Сказали: «Будешь погибелью неверных душ, и лишь чужая верность освободит тебя»…
Путники обернулись и видят: изумительного великолепия терем исчез, роскошный царственный наряд девы превратился в льняную крестьянскую рубаху, а вместо диадемы в волосах появился скромный венок из простых луговых цветов. Но лицо её продолжало оставаться таким же красивым, а глаза вновь стали синими.
Иванушка спросил, осторожно приближаясь:
– Значит, ты не злодейка…
Ацамаз бросился к девушке, помогая ей встать, и закончил за друга:
– …а жертва!
Красавица разрыдалась:
– Триста лет губила я путников, и никто из них не устоял пред моей красотой. А вы… вы первые, кто выбрал верность своим любимым. Но ваша любовь и верность разорвали мои цепи, и сейчас я свободна. Мне даровано счастье начать новую жизнь – без мрака холодной гордыни.
Лёгкий ветер унёс последние остатки чар – теперь она просто девушка, бледная и усталая, но свободная.
Иванушка радостно сказал Ацамазу:
– Вот и мы кому-то помогли, пока за пропажей твоей спешили!
Ацамаз кивнул другу, подбирая с земли упавшую пёструю ленту красавицы и протянул ей:
– Возьми на память. Пусть напоминает о нашей встрече и страшном уроке длиной триста лет. Возвращайся домой и будь счастлива… как тебя звать?
Лицо красавицы озарила первая искренняя улыбка за долгие годы:
– Матрёна я. Мой дом – в Минувших Временах, я иду домой, всем – своё время, – и с этими словами окончательно растаяла в воздухе лёгкой дымкой, а пёстрая лента упала на землю и юркой змейкой уползла в неприметную трещину в земле, а трещина затянулась, как не бывало.
Так Ацамаз окончательно убедился, что Иванушка на самом деле вовсе не дурачок. Он понимает язык зверей и птиц, и видит то, что другим неведомо. А люди… люди ненавидят тех, кто лучше, умнее них, болтают всякое. Ацамазу тоже порой непросто в Стране Нартов.
Путь был долгим, но в беседах время пролетело быстро. Друзья очень устали. Начало темнеть, а они ещё не добрались и до границы. Ребята облюбовали небольшую полянку и решили сделать привал. Неспешно поужинали сорванными в пути плодами диких деревьев, сдабривая разговорами скудость провизии, и стали укладываться на ночлег. Вдруг совсем близко послышался громкий шорох. Ацамаз схватил лук и даже успел приладить стрелу. Из-за кустов показался большой серый волк.
– Стой, Ацамаз, не стреляй! – воскликнул Иванушка. – Это мой друг. Ах ты, Серенький!
– Сам ты серенький, – дружелюбно проворчал волк. Из волчьей шкуры вышел юноша в строгом темно-зеленом кафтане и зеленом бархатном плаще.
Ацамаз вытаращил глаза.
– Чего это ты, дружище, пустился в путь никого не предупредив? Без еды, без питья, – с упрёком сказал бывший волк и вытащил из-за пазухи небольшой расшитый красивыми узорами мешочек.
Иванушка улыбнулся, увидев изумление своего спутника.
– Знакомьтесь: Иван-Царевич, мой друг. Сын нашего царя Берендея. Злая ведьма обернула его волком, но с закатом солнца он может принимать свой истинный облик. А это – Ацамаз из Страны Нартов. Он ищет ноты своей новой мелодии, которые украл злой ветер Карзуад.
– Ты уж извини, Царевич, не признал в образе волка.
– Бывает, – улыбнулся Иван и достал из мешочка скатерть-самобранку.
Ацамаз и Иван-Царевич пожали друг другу руки за знакомство, развели костёр и все трое сели ужинать.
«Вот почему Иванушка сказал, что мы голодными не останемся», – вдруг понял Ацамаз.
Он расспросил друзей о жизни в Тридевятом Царстве, а сам рассказал о Стране Нартов. Так за разговорами они и сами не заметили, как уснули возле костра.
Солнце было высоко, когда Иванушка и Ацамаз проснулись. Ивана-Царевича уже не было рядом с ними. С первыми лучами солнца он опять превратился в волка и ушёл, чтобы не смущать друзей. Позавтракав остатками ужина, продолжили двое друзей свой путь. Крошки они оставили лесным птицам, а Иванушка убрал за пазуху последнюю краюху хлеба.
Долго ли, коротко ли, добрались они до Срединного государства. Крепко устав и изрядно проголодавшись, решили друзья поужинать последней краюхой Иванушки. Но вдруг видят: идёт навстречу нищий старик в грязных лохмотьях.
– Пожалейте меня, добрые юноши, я ничего не ел два дня, не дайте старому дедушке умереть от голода! – жалобно застонал он.
Иванушка, не раздумывая, достал из-за пазухи последнюю краюху хлеба и протянул нищему.
– Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Вы остались без еды! – вдруг захихикал «старик» и в мгновение ока превратился в рыжего лисёнка с хитрыми глазками-вишенками.
Но Иванушка не рассердился. Он рассмеялся, словно хорошей шутке, а Ацамаз поднёс к губам свирель и заиграл свою любимую «Песню Утренней Росы». Эта мелодия была такой нежной, такой милой, такой доброй и ласковой, что лисёнок замер, не в силах осознать, что с ним происходит.
Какое-то время тело его оставалось неподвижным, но в душе происходило настоящее бурление, подобно кипению воды, мощному урагану, песчаной буре, извержению вулкана и могучему шторму. Всё плохое сгорело в пламени охватившей лисёнка неведомой силы невыразимой красоты мелодии волшебной свирели Ацамаза, и в его душе осталась одна доброта.
Наконец лисёнок обрёл способность двигаться. На его глазах выступили горячие слёзы. Это были слёзы счастья и радости.
– Меня зовут Хули-цзин, я – мальчик-лис, – сказал он. – А вы?
– Это мой друг Ацамаз из Страны Нартов, – ответил Иванушка, – а я Иванушка-Дурачок.
– Вовсе не дурачок! – воскликнул Ацамаз.
– Я тоже не вижу здесь никакого дурака, – сказал мальчик-лис, прикрыв глаза и посмотрев на Иванушку с разных уровней мироздания.
– Но люди… – попробовал возразить Иванушка.
– Ох уж эти людишки! – не мог скрыть чувств Хули-цзин. – Если б вы знали, как мне нравилось насмехаться над этими глупцами! Я был злым и добрым духом-оборотнем. Но теперь я стал только добрым. Прошу тебя, Ацамаз, больше не играй эту мелодию, иначе все станут добрыми, и жить на свете станет неинтересно.
– Увы, злых людей слишком много, и одна мелодия не сможет охватить и сделать добрыми даже малую часть живущих. Поэтому я не смогу выполнить твою просьбу, мудрый лисёнок, но прошу тебя выполнить мою: прими свой истинный облик, чтобы между нами всё было по-честному.
Хули-цзин секунду помедлил и превратился в храброго юношу с рыжими волосами, раскосыми глазами, красивыми лисьими ушками и пушистым рыжим хвостом с белой кисточкой на конце. Он был облачён в простые, но изящные одежды отшельника-воина, а за поясом у него висел прямой китайский меч цзянь.
Видя, что его собеседники устали и проголодались, рыжеволосый юноша махнул рукой и перед ними оказался небольшой столик с чайными принадлежностями.
В воздухе витал аромат цветов сливы и свежего бамбука. Хули-цзин разложил на циновке предметы с церемониальной точностью. Он разжег угли в миниатюрной печи лунхуо, чье название означает «дыхание дракона» и сказал:
– Садитесь, друзья, чай не терпит суеты. Как сказал мой учитель, вода должна бояться твоего уважения.
Пока вода закипала, лис поставил на стол три чаши: нефритовую для Ацамаза, символ чистоты. Перед Иванушкой поставил золотую, которая снаружи была покрыта тонким, но грубоватым слоем керамики, – намёк на его мудрость, которую юноша из скромности стремился маскировать под простоту. А для себя Хули-цзин приготовил темно-синюю чашу Лунцюань с переливающимся, „живым“ глазурным узором, похожим на лисьи глаза.
Когда вода вскипела, Хули-цзин достал бамбуковый черпак, налил кипятку в пустые чаши и тут же вылил его на камни. Пар заклубился и исчез в воздухе, принимая форму бегущей лисицы.
Иванушка и Ацамаз, переглянувшись, улыбнулись лису. Довольный произведенным эффектом, Хули-цзин достал из шёлкового мешочка чайные почки, похожие на маленькие серебряные когти дракона и пояснил:
– Это – Бай Хао Инь Чжэнь, серебряные иглы с белым ворсом. Его собирают девушки в белых перчатках, чтобы не осквернить росток.
Он залил листья водой и тут же вылил ее на землю:
– Сперва мы должны пробудить чай. Тогда его аромат будет подобен мёду и запаху свежескошенной травы
Ацамаз, вдохнув воздух, сказал:
– Как… после дождя в горах у нас, в Стране Нартов…
Иванушка сказал:
– А у меня с вами на душе так же легко, как дома, когда мы с братьями пьем чай из самовара под белой березой у нас в саду в Тридевятом Царстве.
Хули-цзин сказал своим друзьям, кивая головой:
– Дух этого чая – цин, чистота. Он ненавидит ложь. Если бы один из вас солгал сейчас – его вода помутнела б.
Он разлил вторую заварку и чаши наполнились золотистым настоем, после чего поднял свою двумя руками и тихо сказал:
– Чай – это диалог между землёй и небом. Пейте медленно: в первом глотке – прошлое, во втором – настоящее, в третьем – то, что ещё не случилось.
Друзья задумались над его словами, и молча пили свои чаши. Ветер шевелил листья деревьев, откуда-то издали доносится тихий мелодичный звон одинокого колокольчика.
По окончании чайной церемонии Хули-цзин перевернул крышку чайника набок и сказал:
– Теперь вы гости Поднебесной. Если будет трудно – вспомните этот вкус, – с этими словами он вылил остатки чая на землю, сделав ритуальное подношение духам. Столик исчез, будто его и не было.
Чайная церемония является священным китайским ритуалом, она придала сил уставшим путникам, словно они утолили голод богатой трапезой.
– Друзья, – с улыбкой сказал Хули-цзин. – Я уже спросил у облаков, где ваши ноты. Они у Дракона Ди-Луна. Он живёт в пещере за Горящей горой и собирает всё красивое, потому что сам утратил радость жизни…
– Но как они к нему попали? – удивился Ацамаз.
– Облака говорят, что, похитив ноты, злой ветер Карзуад понёсся со страшной силой и не заметил, как ушибся о гору Сана и выронил похищенное. Ноты упали в реку, завернулись в лист кувшинки и уплыли к Морскому Царю. А Морской Царь их преподнёс в дар дракону Ди-Луну – управляющему реками, источниками и морями.
Ацамаз с изумлением посмотрел на Иванушку, вспомнив их разговор у речки в Тридевятом царстве.
Путь к пещере дракона оказался не близок. Когда друзья утомлялись, то останавливались на привал. В такие минуты Ацамаз играл на волшебной свирели, Иванушка – на гуслях-самогудах, а Хули-цзин мастерски играл на гуцинь. Это древний семиструнный щипковый инструмент. Он символизирует культуру, философию и утончённость Великолепной процветающей роскоши.
Заиграет Иванушка на гуслях – и, как роса утренняя под лучами солнца тает, так и струны златые тоску из души троих друзей выгоняют, потемневшие от усталости очи светлеют, а в разуме ясность чистая воцаряется.
Заиграет Ацамаз на свирели – и льётся мелодия звонкая, словно родниковая вода по камушкам, и тело силой наливается, и удаль молодецкая пробуждается.
Заиграет Хули-цзин на гуцинь – и мудрость древняя будто сама разговаривает с друзьями, лучше понимать они начинают суть вещей, вечное и преходящее.
Друзьям нравилось, как красиво и ладно звучат вместе их музыкальные инструменты. Хули-цзин как-то по случаю сказал:
– Музыка – это гармония Неба и Земли. Когда цинь и сэ звучат в гармонии – под небом воцаряется великое единство.
В Поднебесной считалось, что музыка выражает гармонию и согласованность, а дуэт музыкальных инструментов цинь и сэ – образец гармоничной связи всех элементов мироздания, выраженной через звучание музыкальных инструментов.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Показалась вдали вершина Горящей горы. Путники приблизились к логову Каменного Льва Пи Сю. Каменный Лев выглядел весьма свирепо: голова его большая и круглая, рот широко открыт, обнажая острые зубы, а глаза горят ярким пламенем. Тело его было сильным, короткие конечности увенчаны острыми и мощными когтями, а хвост – закрученный и пушистый. Это был один из пяти великих зверей древности, которого в Божественной державе почитали как бога удачи. Его главная обязанность – защищать сокровища и ценности властителей, а также отгонять злых духов. Пи Сю преградил путь путникам, огромный, устрашающий.
– Кто идёт? – прогремел он властным голосом, и не дождавшись ответа, не предупредив, что начинается поединок вопросов и ответов, загадал первую загадку:
– Иванушка, ответь: что выше – сила или мудрость?
– Это не важно, – не задумываясь, ответил Иванушка. – Потому что выше всего на свете – добро и любовь!
Лев посмотрел на Иванушку, его каменные брови сдвинулись, а затем он прорычал:
– Ацамаз, что выше – гордость или смирение?
– Гордость придаёт силы для борьбы с врагом, но у сильного душой и телом добро рождает милость к поверженному врагу и смирение перед тем, кого любишь, – сказал юноша.
Пи Сю нахмурился, но не нашёл возражений и обратился к юноше-лису:
– Хули-цзин, что выше – ли или добродетель?
Юноша-лис помедлил с ответом, взвешивая каждое слово, затем начал:
– Ли – это сердце китайской философии. Благопристойность, этикет, этика, ритуал, церемонии. Ли – это правильное поведение и мировоззренческие устои, из которых правильное поведение проистекает. В древнейших летописях «ли» означает обряды, позволяющие преодолеть политические конфликты и отражающие единство мира, храмовые и дворцовые ритуалы, формы отношений между различными социальными слоями в обществе. Но человек, соблюдающий и ли, и добродетель без любви в душе, лишь предаётся самообману. Поэтому и я говорю, что любовь и добро выше и ли, и добродетели.
От таких слов зашевелилась даже каменная шерсть Пи Сю. Она шевелилась только от правильных ответов, которые, впрочем, ему доводилось слышать нечасто. А уж когда ответы были и верными, и мудрыми – этого Каменный Лев не мог вспомнить и сам. Он сел на задние лапы и задумался.
– За тысячи лет я не слышал ничего мудрее, – произнёс Лев и пропустил путников.
– Берегитесь Реки Забвения! – крикнул он им вслед, когда те ушли ещё не очень далеко.
Она показалась через полдня пути. Вода Реки Забвения была чёрной, как смоль. Даже солнце не отражалось в ней. Русло была нешироко, неглубоко, но каждый, кого касалась вода, забывал, кто он, куда и зачем идёт.
Три друга встали на берегу, вглядываясь в её чёрную гладь. Нигде на просторах видимого окоёма не было ни единого моста, ни единой лодочки. Волшебная Свирель Ацамаза могла остановить течение любой реки, могла и повернуть её вспять, но лишить Реку Забвения её губительной волшебной силы свирель была не в силах.
– Почему вы стоите? – сказала Река Забвения. – Я неширока, неглубока. Вам будет нетрудно меня пересечь. Но, едва вас коснётся моя вода, вы забудете всё, что знали до сих пор. Всё живое, кого она касается, забывает себя, забывает, куда и зачем идёт.
Друзья, насупившись, стояли в раздумьях, не глядя друг на друга. Преграда казалась непреодолимой, а возвращаться с пустыми руками – не хотелось. Наконец, кто-то из них произнёс:
– Лисёнок, неплохо бы подкрепиться.
Перед путниками возник знакомый китайский столик, но на сей раз он был полон всякой снеди. Как настоящий сын Поднебесной Хули-цзин любил философию. Не чужды ей были и его новые друзья. Ребята уселись вокруг столика и предались философским разговорам за обильным угощением.
Стол ещё ломился от яств, когда путники утолили голод. Но они не спешили вставать, продолжая свои разговоры.
Неожиданно Иванушка вскочил и задумчиво посмотрел на друзей. Он взял со стола ритуальный бамбуковый ковшик Хули-цзина и зачерпнул чёрную воду из Реки Забвения.
– Река, ты говоришь, всё живое забудет всё, что знало, если его коснётся твоя вода?
– Совершенно верно, всё живое забудет всё, что знало, если его коснётся моя вода.
– Река, ты разговариваешь, следовательно, ты – живая? – и не успел прозвучать ответ, как Иванушка вылил в Реку Забвения её же чёрную воду из ковшика.
Не произошло ни взрыва, ни землетрясения, только вода реки вмиг утратила свой цвет и стала совсем прозрачной. Её дно действительно было неглубоко, – она говорила правду.
– Река Забвения, что будет, если мы перейдём тебя вброд?
– Добрый молодец, почему ты называешь меня Рекой Забвения? Я – обычная чистая студёная река, бегу с горных ледников к Великому Океану, и, переходя меня вброд, вы лишь промочите ноги.
Ацамаз и Хули-цзин бросились хвалить и обнимать Иванушку, а тот лишь смущённо улыбался. Лисёнок быстренько убрал столик, и друзья не теряя времени перешли вброд бывшую Реку Забвения. Она забыла, что должна отбирать у всего живого память и знания, стирая их личность, и стала обычной мирной рекой.
А друзья шли и шли вперед. Вот и Горящая гора. Ребята ожидали увидеть дракона у входа в пещеру, но там никого не было. Тогда они решили зайти внутрь.
В глубине пещеры, на груде сокровищ, лежал Ди-Лун – огромный, могучий, но какой-то… грустный. Его чешуя потускнела, а крылья кое-где покрылись паутиной.
– Зачем вы пришли? – с бессильным упрёком пробормотал он. – Чтобы отнять последнее, что у меня есть?
– Мы пришли вернуть ноты, – сказал Ацамаз. – Но можем и помочь, если ты расскажешь, почему ты такой грустный.
И дракон поведал свою историю. Когда-то он был повелителем рек, морей и океанов, но, пресытившись красотой синевы небесного раздолья, водной глади и подводных просторов, потерял вкус к жизни.
– Я утратил божественный дар, дающий способность чувствовать прекрасное. Без него я забыл, как звучит смех детей, как пахнет дождь… Я стал собирать красоту, но она мертва без свежего взгляда, и я утратил радость жизни! – грустно сказал дракон и закрыл глаза.
– Что же делать? – встрепенулись друзья.
Ацамаз попытался вылечить тоску дракона притчами из нартских сказаний, Иванушка – русскими былинами, а Хули-цзин – обильными цитатами из трактатов Конфуция и китайского исторического эпоса – эпопеи Ло Гуань-чжуна «Троецарствие».
Но ничего бедному дракону не помогало. Он проникся благодарностью к троим друзьям, которые так хотели его исцелить, и отдал им искомое, и отпустил с миром, но они не спешили уходить. Каждый из них на прощание преподнёс грустному дракону свою сокровенную мелодию. Иванушка ласково тронул серебряные струны своих бесценных гуслей, юноша-лис извлёк чарующие звуки из любимой гуцинь, а Ацамаз сыграл на волшебной свирели свою новую мелодию, ведь все нотные записи были в его руках!
Когда в сыром воздухе пещеры растаяли последние звуки, произошло настоящее чудо – глаза дракона вспыхнули ярким светом, его чешуя засветилась новыми узорами, его крылья расправились и обрели былую мощь, и он, охваченный великой радостью, в восторге вскочил на могучие ноги.
– Спасибо вам, путники… Теперь я снова обрёл радость жизни! — громовым голосом пробасил он и, выйдя из мрачной пещеры, взлетел в воздух, сделал огромный круг по бескрайнему синему небу. Ребята выбежали вслед за ним и подбадривали радостными криками. Вместе с радостью жизни Ди-Лун обрёл былую силу и вновь стал повелителем рек, морей и океанов. Вернувшись, дракон прикоснулся пальцем к стопке нот последней мелодии Ацамаза, и листы с нотами из бумажных превратились в золотые, а нотные записи были из чистого серебра.
Но сделал он это не из желания поразить своих новых друзей:
– Вас ждёт долгий путь, – объяснил он. – Дождь мог промочить бумагу с нотами и погубить всю мелодию…
Теперь друзьям, после стольких приключений, предстоял путь домой. Хули-цзин проводил друзей до границы с Тридевятым Царством, и, хотя друзья звали его с собой, сослался на важные дела и остался на родине. Когда пришла пора расставаться, юноша-лис достал свою волшебную гуцинь и сыграл друзьям на прощанье. Это была печальная мелодия «Песнь Осеннего Листа».
Иванушке и Ацамазу стало грустно, что они расстаются со своим другом. Ацамаз хотел сказать, как ему будет не хватать Хули-цзина в Стране Нартов, но вместо этого сказал:
– Твоя мелодия очень грустная, но звучит великолепно. Я никогда её не забуду.
– А я унесу ее в своем сердце в Тридевятое царство, и буду слушать у себя дома, когда захочу, – сказал Иванушка. – Это великая музыка.
– Спасибо вам, мои друзья, – скромно ответил Хули-цзин, – Музыка – это гармония Неба и Земли, но великая музыка слышна беззвучно...
После этого Хули-цзин достал из-за пазухи круглый нефритовый амулет на красном шнурке и протянул Ацамазу. Ацамаз взял амулет в руки и внимательно рассмотрел. Камень тёплый, будто живой. На одной стороне был изображён извивающийся дракон с жемчужиной в пасти, на другой – цветущая ветвь персика с тремя плодами. В лучах полуденного солнца он отливал глубинным зелёным светом, будто под ним плескалось озеро.
– Нефрит помнит всё, – юноша-лис улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. – Даже то, что его хозяин хочет забыть. – Он провел пальцем по трещинке на драконьей лапе. – Видишь? Это – от ошибки, которую я совершил триста лет назад, когда был злым. А вот эта ветвь… – он тронул другую сторону амулета, – зацвела, когда я впервые услышал твою мелодию. Персик символизирует исцеление и долголетие. А дракон будет защищать тебя от сил зла и предупреждать об ошибках.
Иванушка подмигнул друзьям и весело спросил:
– Значит, если теперь Ацамаз ошибётся в игре на свирели и сфальшивит, то амулет покроется еще одной трещинкой?
– Нет, – фыркнул Хули-цзин, – но если твой друг забудет, зачем играет – амулет станет холодным, как лёд.
Он посмотрел на нарта и сказал ему:
– Сердце свирели и дух меча стали в тебе одним целым.
Затем резко сжал ладонь Ацамаза вокруг амулета и с выражением произнес:
– Ацамаз, не дай ему замерзнуть!
После этого юноша-лис задумчиво посмотрел на Иванушку.
– А для тебя, мой мудрый друг, я приготовил особый подарок. Ты понимаешь язык зверей и птиц.
Иванушка хотел возразить, но юноша его опередил:
– Да, я знаю. Кроме лисьего языка.
Хули-цзин легко хлопнул Иванушку по плечу, и сказал:
– Теперь ты понимаешь и лисий язык. Говори с любым лисом – ответит.
Друзья помолчали. Каждый из них подумал, что еще несколько дней назад они даже не были знакомы, даже не знали о существовании друг друга, они живут в разных странах, у них такие разные характеры, но теперь им даже тяжело расстаться. Выражая общее настроение, и, как бы объясняя его, Хули-цзин сказал:
– Благородные мужи стремятся к гармонии, а не к единообразию.
Вдали раздался крик журавлей.
– Я вернусь, – сказал Ацамаз.
– Мы еще встретимся, – сказал Иванушка, и друзья отправились в путь.
Историю легко рассказывать, но время тянется гораздо дольше, как говорят в Срединном царстве. В Тридевятом Царстве Иванушку и Ацамаза ждал Серый Волк, который с заходом солнца опять превратился в Ивана Царевича. Он достал знакомую скатерть-самобранку и знатно угостил друзей. А те, перебивая друг друга, рассказывали ему о своих интересных приключениях в Цветущем Царстве, о Хули-цзине, Каменном Льве, Реке Забвения, добром драконе и грусти расставания...
Наутро ребята отправились далее, в столицу, во дворец. Иван Царевич долго не видел своих родных, и сильно соскучился.
Здесь ему очень обрадовались. Царь Берендей и царица, мать Ивана, его братья и сёстры Фёдор, Василий, Марья, Ольга и Анна бросились обнимать и целовать своего сына и брата.
Они приветили Иванушку и Ацамаза, как родных. Пригласили и суженую царевича Василису Премудрую.
Все жалели, что видеться с Иваном в человеческом образе они могли только от заката до рассвета.
На следующий день Ацамаз уговорил друзей погостить у него в Стране Нартов. Царь и царица нехотя отпустили сына, при этом не забыв положить подарки для Урузмага и Шатаны. А Василиса предложила ребятам продолжить путь на её ковре-самолёте.
Ацамаз удивился, как они смогут уместиться на таком маленьком коврике. Однако, когда пришло время лететь, площадь ковра увеличилась так, чтобы путники расположились на нем достаточно вольготно. Ковер поднялся ввысь, Ацамаз и Иванушка глянули вниз и удивились: люди, кареты, дома и сам дворец и земляные наделы стали маленькими, совсем крохотными. А Иван Царевич не удивлялся – для него этот полёт был не первым. Правда, летать в обличии волка ему пришлось впервые. Это создавало некоторые неудобства, но не настолько большие, чтобы вовсе не лететь. Поднявшись чуть выше деревьев, ковёр стал набирать скорость. Новички поначалу испугались, как бы их не снесло, но ковёр своей волшебной силой гасил встречный воздух для седоков, а если кто-то приближался к краю, то этот край приподнимался, защищая его от падения.
Полёт тот был настоящим дивом дивным. Летят над лесами – ковёр стелется, ёлочки макушками его гладят, улыбаются, летят над реками – ковёр струится, словно туман утренний, рыбы из воды выпрыгивают, серебряными боками сверкая, летят над полями – ковёр в воздухе фигуры разные выделывает, седоки того и гляди свалятся, а колосья пшеничные вслед ему шепчут: «Ишь ты, молодец какой выискался!»
Три чуда в пути случились. Встретили тучку грозную. А ковер-то как взметнётся – выше самой тучи, где солнышко играет! Настигли они журавлиный клин. Обогнал его ковёр, да так лихо, что журавли чуть с пути не сбились! Вылетели к месяцу ясному. Подарил месяц Иванушке серебряный лучик: «Возьми, паренёк, держи на счастье!»
Летели они день или два, не больше. Только к заходу солнца опустился ковёр в Стране Нартов, у дверей мудрой Шатаны, приёмной матери Ацамаза, подождал, пока путники сойдут и возьмут подарки, затем уменьшился до обычных размеров, свернулся в рулон и затих.
А Иванушка с той поры твердил, вспоминая свой первый полёт: «Видал я, братцы, как матушка-земля с батюшкой-небом обнимаются! Не ищите чудес за морями – они у нас под ногами да над головой!»
Мудрая женщина Шатана заранее знала о возвращении своего любимого приёмного сына Ацамаза с друзьями, и ещё до их появления велела истопить им баньку, сама встретила путников на пороге дома, а в светлице ждал богато накрытый стол.
До полуночи рассказывали гости о своих приключениях, а когда пришло время спать, Иван Царевич попросил мудрую Шатану:
– Наша благородная хозяйка, не вели запирать на ночь наружную дверь.
Шатана вопросительно посмотрела на юношу. Тот помялся и, нехотя, поведал о проклятии злой ведьмы.
– … поэтому с первыми лучами солнца я буду вынужден покинуть ваш гостеприимный дом и уйти в лес, – закончил Царевич свой грустный рассказ.
Шатана терпеливо дослушала царевича до конца, затем посмотрела ему прямо в глаза и произнесла:
– В этом нет необходимости: едва увидев тебя, я сразу же сняла чары злой ведьмы и лишила её силы. Теперь это просто бедная одинокая беспомощная старушка. Прости её. Она уже никому не причинит зла.
Когда рассвело, трое друзей вышли из дому и взошли на вершину Чёрной горы. Ацамаза охватило такое сильное чувство, что даже нефритовый амулет Хули-цзина на его груди начал пульсировать от волнения. Стоя напротив балкона красавицы Агунды, Ацамаз со всем вдохновением и могучей, нежной страстью сыграл свою заветную мелодию, в поисках которой преодолел большие трудности и обрёл верных друзей.
А что было дальше – вы, конечно, знаете и без меня из «Нартского эпоса осетин».
2025
Все изображения сгенерированы нейросетью «Шедеврум» в соответствии с данными в народных фольклорах описаниями, их публичное использование согласовано с Яндексом.