13

Брат перевез меня к себе. Как раз был день его рождения. В большом умном доме собрались родственники его жены.
Все отнеслись ко мне, удалившемуся от их жизни, бережно этнографически, как к отшельнице Агафье Лыковой, заброшенной в глухой тайге и столкнувшейся с внешним миром, ограниченным законами и правилами.
Большая семья брата — жена, дети, их жены с детьми — деликатно молчали. Все находились в коконе новой жизни, которое было их мирозданием, но в отличие от семей предыдущих поколений старались помнить своих родственников в прошлом.

Пили за удивительную встречу двух братьев – было дружелюбно, весело, легко на душе, как всегда бывает, когда сходятся светящиеся изнутри расположенные друг к другу люди. Фантомы одиночества, прежних уколов, унижений, вспышек злости исчезают, словно их и не было. Хотя это дружелюбие не захватывало моего внутреннего одиночества.
Говорили об «обнулении» прошлой жизни.
Калейдоскоп истории перевернулся — нет теперь доминирующих империй, перетягивания геополитических канатов, всполохов этнической ненависти по континентам, со стрельбой по окраинам, оставляя трупы гражданских лиц и детей.
Теперь страны мирно торгуют, в той мере, в какой могут терпеть конкурентов. И наступило уважение народов друг к другу.

Я вздыхал: в крепкой семье брата, спаянной такой близостью, ощущал исцеляющее постоянство. Будущее семьи защищено новым мирным временем и внуками, возившимися в песочнице в парке с няней.
Тоже был счастлив однажды — и меня озаряли алые паруса, за которыми ничего не было, кроме счастливого бессмертия. Вот достижение исцеления у романтика Александра Грина. Но это только часть жизни. Автору не хотелось додумывать, что дальше, и он поставил точку.
И правда, все попытки найти средства для бессмертия — искусственны, как припарки к природе. Остается один выход — продолжиться путем воспроизведения потомков. Человек создаӫт семью, детей случайно, и пропитывается близостью, готов вилами заколоть за них. Природа прячет под любовью к прекрасному, сексуальным наслаждением неодолимое свойство всего живого продлиться в новой жизни.
Однако семьи все же постепенно уходят, распадаются. От века в век исчезают целые поколения людей, успевая продвинуть цивилизацию вперӫд, во что-то более ясное, и натворить себе бед ещӫ больше.
Может быть, действительно все дело в утешении, что жизнь продолжается в потомках, хотя мы смертны? Почему бы не смириться с естественностью смерти? С точки зрения современника, это закономерно, правда, пока не касается его собственной жизни.
Но у меня нет и этой возможности, все мои погибли. Так где же выход? Куда деваться?
Для меня выход – оживить их. Как? Памятью — она постоянна, пока живу на этом свете. В памяти прошлое не исчезает (оно всегда живо, и археологи откапывают его узнаваемыми кусочками), но со временем освобождает от боли утрат.

Как бы ни были дружны, переживать утрату и помирать должен ты сам. На этом граница общности людей обрывается. Тоску одиночества не рассеешь на людях, пока любимые умершие не уйдут в прошлое и не утихнет боль. И как бы не обижался на невнимание окружающих, все равно большего понимания, чем сам о себе, не найдешь. У них своя жизнь, свои радости и несчастья, и каждый должен прожить свое, чего не передать другому. Хотя другой может облегчить твою боль. Но ты всегда останешься загадкой для других.
Может быть, так и нужно? В глубоком знанье жизни нет. Человеку хочется только чувства молодости, любви и счастья, зачем ему видеть жизнь в полном объеме, с потрясениями и трагедией смерти?