Утро снова имело начало с конца:
Хорошо, когда есть на плечах голова,
Плохо только, что в голове нет мыслей.
Я тебя разлюбила – так просто, так искренне
И так быстро.

Кофе горький мажет по языку лениво –
Я тебя, если честно, перелюбила.
Так ждала, так надеялась… И всё мимо.
Кофе горький. Тоскливо.

За окном снова дождь и пустынные улицы.
Я не жду тебя больше. Осень-распутница
Раскидала листву и нас по разным углам.
Я тебе не нужна. Ты там как-то сам.

И в квартире промозглой не сплю я ночью:
Одеяло по шею, руки в волосы, чувства в клочья.
Я не жду тебя больше. Устала. Нет смысла.
Я прощаю тебя – и с тобою прощаюсь
Мысленно.

Больше не возвращайся.

Как прошёл день, она не помнила. Всё было как в тумане. Да она к тому же и не понимала многое: слышала только, как со всех сторон – отчаянно, испуганно и надрывно – раздавалось слово «смерть», а ещё помнила, как заплакала до того стоявшая строго и серьёзно старшая сестра, когда она, Лиля, спросила, почему мама не выходит из своей комнаты уже несколько дней.
Все были в чёрном. Даже зеркала были завешены тёмной тканью, прикрывавшей их стеклянную наготу. Лиле это не нравилось. Было неуютно и мрачно – и ей не разрешили надеть её любимое голубое платье!
Соседка Олимпиада Игоревна – или, как её звали многие соседи, просто тётя Липа – хлопотала на кухне, носясь туда-сюда, пока старшая сестра безучастно смотрела куда-то в сторону. В гостиной горела лишь одна тусклая лампочка, толпились люди.
Лиле сказали, что мама больше не придёт.
– Как это – «не придёт»? Я что-то сделала и обидела мамочку? Да, это я тогда испортила её платок, но я не хотела, правда! Пожалуйста, скажите ей, чтобы она пришла, я больше так не буду, я обещаю!
Она беспомощно озиралась по сторонам и искала поддержки в малознакомых лицах, попутно утирая кулачками слёзы. Соседка, не сдержавшись, порывисто прижала Лилю к себе и запричитала громко и безутешно: «Горе, горе-то какое!»
– Олимпиада Игоревна, хватит. Отведите Лилю в её комнату, ей уже давно пора спать.
– Не хочу, не хочу спать! Хочу к маме!
Девочка вырвала свою ручку из ладони соседки и подбежала к сестре.
– Лилечка…
Старшая сестра обессиленно опустилась перед ней на колени и больше ничего не сказала, но Лиля вдруг как будто что-то поняла и вздрогнула. Соседка снова взяла девочку за руку и уже без труда увела за собой в комнату.
Спать Лиля не могла. Ей казалось, что до сих пор со всех сторон ей слышится только одно глухое слово – смерть. Даже тиканье настенных часов не могло заглушить этот отвратительный шёпот стен.
Смерть.
Лиля не знала, что такое смерть. Ей никогда и в голову не приходило, что в один миг всё может вот так просто закончится.
«Мама больше не придёт», – подумала девочка и не смогла заплакать. От осознания неизбежного конца всё внутри неё замерло, и несколько секунд она не могла дышать. Сердце бешено колотилось, руки и ноги онемели. Её всю трясло, и она никак не могла поверить, что жизнь неизбежно закончится. «А что потом? Ведь должно же быть что-то! Мама не могла просто исчезнуть!» – девочка зажмурилась. Она попыталась представить, какого это – быть неживой, но у неё ничего не получилось. Ей было лишь темно и страшно, и она всё никак не могла унять свою дрожь. К утру всё же силы её покинули, и она проспала несколько беспокойных часов.
Ей снились мама и сестра и то, как они гуляли по их любимому парку. Желтели листья под ногами, а солнце было таким ярким, что, казалось, свету нет конца. И Лиля смеялась – громко смеялась – и радовалась тому, как было хорошо. Парк сменился полем, огромным, бескрайним– и снова всё вокруг сверкало, всё искрилось желтизной колосьев и полевых трав. Но тут налетел ветер, и небо заволокло тучами. Всё вокруг перемешалось и погрузилось в темноту.
Лиля оказалась в абсолютно пустой чёрной комнате, не имевшей даже очертаний, потому и комнатой её можно было назвать лишь условно. Девочке казалось, что она слышит откуда-то глухое шипение сломанного телевизора, но она ничего не видела. Лиля попыталась пройти вперёд, и тут она с ужасом осознала, что не может пошевелиться. Она закричала – но из горла не вырвался ни один звук.
Казалось, что прошла целая бесконечность, прежде чем телевизор перестал шипеть. Наступила полная тишина, она поглощала Лилю, но та ничего не могла сделать и лишь предпринимала отчаянные попытки убежать и позвать на помощь.
Девочка проснулась от того, что её трясла за плечо перепуганная сестра. Она бросилась той на шею и громко зарыдала.
– Там ничего нет! Ничего нет!.. Мама!..
Сестра крепко прижала к себе содрогающееся тело, не говоря ни слова. Она и сама знала, что на той стороне действительно ничего нет, и теперь лишь жалела Лилю, которой пришлось так рано это понять.

Фальшь в игре на нервах.
Щёлканье пальцев по струнам раздаётся мерно,
Как капли дождя, бьющие по стеклу.
Тебе, только тебе одному
Доверено моё сердце.
Впрочем, мой скромный подарок,
Перевязанный самой пышной лентой,
Ты вряд ли оценишь.
Наверное, по заслугам.
Наверное, провинилась.
Наверное...
Верное не верно, неверное бездоказательно,
Истина в вине и в твоей-моей апатии.
Кстати, что там по прогнозу погоды на завтра?
Солнечно или с осадками?
В голове облачно от эфемерности мыслей
И твоей недоступности,
Дождливо от скуки, глупости
И излишней искренности.
В тебе истинности ни грамма, я знаю,
Всю изничтожил –
Ведь так же легче, проще, больше
Можно о несбыточном и невозможном
Говорить.
Право, браво,
Я в восхищении.
В твоём безразличии – особая изощрённая форма мщения,
Умение заставлять страдать.
Но вся твоя фальшь в игре на нервах.
Ты музыкант. Но без слуха и голоса.
И всё становится до банальности просто –
Ты мне не нужен.