8

Дожидайся дождей через век, человек,
Человеческой тайны сердец...
Суть в присутствии знает, и, зная, простец,
Что мудрец целый мир заключает.

Но наказан, указан пришедший резец
Для скульптуры под небом из слёз,
Незнакомый знакомец знакомым всерьёз
Приготовит терновый венец.

Докажи! Покажи разношёрстную гниль
Да шаги прошлых дней или новых!
Всё едино! Едино? Всё борется вровень,
Только точки стираются в пыль...

Сотвори мне вселенское братство людей,
Сотвори совершенную радость,
Сотвори в каждый дом приходящую святость...
Дня Восьмого, гробница, испей!

9

Декада декаданса в каждой ночи декабря,
Где вторит сонный автор, - кончен век, - на злобу дня,
Где в каждой ступе выступлений по исступленью пня,
Где подавляющая власть всецарственного сна.

Урок как рок, как город Ур - руин громаду знал,
За шутку и веселье гонят на машинный вал,
И слухом от речей колючих на отреченья шквал,
И кожей в бледности горючей покойников на бал.

Ты можешь полететь? Лети! Мешает грай ворон,
Величие дешёвки и агонии агон,
Животный страх, и пёс, и волк, и сумрак, Цицерон...
Исчазла гекатомба тел и множество имён.

Нелёгкий летописный путь преодолеет каждый,
Забудет, вспомнит наперёд мыслительную жажду,
Суровый край, небесный град и ярость, что однажды
Казала зверя в зеркалах и разуме сограждан.

10

Купить реальность за реал и знать, лизать сапог...
Какое постоянство лиц в продажности имён!
Но презирать и возвышать на ниве мирных дрём -
Черта, которая ведёт на жернова и ром.

Опустошение души заполнит закрома,
Покинутость - лекарство дней и понуканий тьма
Не может, окружая, вас оставить с головой:
Нечаянностью строится мечтательный герой.

Намерен меру испытать, идущий за моря,
Но как же, как же обратить болезнь на палача?
Передразнить предназначенье не всякий сможет сам,
Таланта гири громыхают - в падении там-там...

Услышит и за гробом в бор спешащая всетень:
Январь! Январь! Свободен дух от пошлости и цен,
Свободен, волен человек, сказавший сонму пен:
Наступит новый год и с ним да будет новый день!

12

Взбрыкнула жизнь - отринь слезу
Как отрицательный досуг
И напустись на пустоту -
Уроном тронутую рук.

Осуществляй суть существа,
Но завершая круг известный
Ты огоньками озорства
Свети от тени свято место.

И запиши осиплый голос,
Сорвавшийся от крика дня:
В осеннем поле бьётся колос,
Не став добычею огня!

Верните, разверните небо
И пусть волнуется волна!
Судьбина, ваша я - потреба,
Но хлеб небес для всех меня...

13

Рой героев, как волна морская
С праздничною шапкой набекрень,
Пощадите лошадь, возглавляя
Поезд, сумасшедший дом и день.

Это ли твоя необходимость
Жизнь прожить и жилы в иле рвать,
Там, где скоро мы не повторимся,
Чтобы удаляться и желать?

Раны равных на равнине рано,
Ширь широкоплечих говорит:
Как же удержаться у вулкана,
От прыжка, что так боготворит,

Как терять горящий флот бумажный,
Самолётик белый и звезду,
Деревянный меч из рук отважных,
Детство и щемящую мечту,

Непосредственность найти бы снова
И по средствам путь снискать себе,
Прошлое и будущее, внове
Видеть мир хромой и свет во тьме?

Зимний холод согревает нынче,
Лесть снежинок блещет, брошен стяг,
Мало ли, что во языцех притча,
Человек и так везде чужак.

Он упорно поровну разделит:
Счастье и беду, покой и бег,
Зная, что рассвет его смертелен,
Между гулом альф, грозой омег...

Поднимается на встречу утру,
Поднимается, хоть пал вчера...
Есть ещё под небом перламутра
Есть надежда, есть ещё заря...

14

Позволяй на воле волю,
Отдавайся доле в одурь:
Жизнерадостному полю
Прочерти заветный контур,

Где зыбучими песками
Слово света и отвага
Через рампу с огоньками
Держат путь путей в полшага...

Все сомнения в сон мнений,
Пусть из лужи льётся смех!
Дух надежды не потерян,
Щит не сломан и доспех!

Бешено гори сегодня,
Завтра, впрочем, и вовек,
Прорва добрых дел бездонна,
Не погасни, Человек!

15

Роковые кони-корни
Мчатся в двери из костей,
Гость, играя на тромбоне,
Делает живым больней.

Лишний до излишеств жаден,
Заколдованный молчит,
Довод от причастных ссадин
В лунном свете всё горит.

Искры искренних развалин -
Участь, час и с ней за час
Непомерно обручален,
Измочален век для нас,

Где кончается начало,
Где по тысячи на раз
Пламя, время бушевало:
Танец жизни без прикрас...

17

Шея сломалась и в доме молчальника
Режутся резвые ноги до времени,
Нежность нежданная дальности дальнего
Слёзы теряет пожухлостью зелени.

О, геометрия клетки заржавленной,
Небо, земля ли - едино, заказанно!
Где же поруганной радости ставленник
С духом надежды и света запасами?

Тесно для теста которое пыжится,
Скат от тоски затаскает таскальника,
Валится дерево, скалится книжица,
Жизнью пожертвуют до умывальника...

Трите актёра и явится трепет
Актом трагедии, северным вздохом!
Красную глину по-новому слепет,
Зритили скажут, что это неплохо...

18

Голодная лодка под небом путей
Как призрак холодной долины,
Где голый покойник покойных речей
Догнал долгий год непосильный.

Дай сотню за сон, будет ценность - зола
И сено, горящее разом,
И масло ослу от его же тепла,
Пожаром который увязан.

Пеки перспективу печальнейших масок,
Штампуй нам всерадости пасть,
Оскал огласовок, претензий, огласок,
В печёнках кровавую сласть...

Не сетуй, мой друг-посетитель, на завтра
Всё скроется будто бы дым...
Театра предвечности спросит тиара:
Достоин ли ты быть другим?

19

Рыло забирает крылья,
Лира криком лыко вяжет,
Камарилья кажет клинья,
Тридцать хватит для продажи...

Вот так шутка: утки тушка,
Обернись на обертон
И шутам играй, игрушка,
Восхваляя всяк закон!

Жертвенность по венам пустят
Да венец положат знатный,
Ересь невиновных в хрусте
Всех костей - искусства ратник...

Сон ведёт за нос глупышку,
Пропадая он как он,
Но мечтает стать мальчишка
Благодарностью времён.

20

Гиперболической боли боренье
Лично перилами лица узнали,
Где человеческой веной на сцене
Лоб расшибался в завидном оскале.

Кровью бежали и пышали кресла,
Мало ли душ малодушных пропало,
Но в доказательстве, кажется: если,
То и не то, и не это кинжала...

Канули камни в карманную Каму,
Киноварь времени мерно вращается,
День повторяет и мучает гамму,
Свет и молчание радуют ящера...

Вздорно! Всё вздорно как жгучие ванны!
Пустопорожним пугающим граем
Нет излечения порванным ранам,
Нужно проснуться, когда - мы не знаем...

21

Сроков рок как сок коры,
Как короста всех сокровищ,
Сор и ор от красоты
Скорости косых чудовищ.

Гонится нога в агоне
И огонь: ага и а...
Агнец не сидит на троне,
Но толпа кричит: ура!

Темнота и нота темы -
Монотонная канва,
Аннотация для мены,
Метонимия-молва...

Горе голое глагола -
Глина действия, прогал,
Гоготание от пола,
Оголтелый карнавал.

Драгоценнейшая драка -
Даром там негоциант -
Гордецы горелых фраков
В огороде для гирлянд.

Слушай сушу, ушлый случай,
Зашатаешься в луче;
Лучше бы ушат до кучи
Кумачу на палаче.

Зябко взяться за себя-то,
Вязь от "ся" и "я" - вязанка!
Вязом, в сумраке объятом,
Появляется поганка...

Согласись, ненастный сон...
Но погожую всежизнь,
А не смерти балахон
Всяк желай на ниве тризн!

Жил в столице один… как бы это помягче сказать… не то, чтобы бедный, но и не богатый. В общем, болтался человек на грани, как рыба на сковородке. Работал он, знаете ли, переписчиком. Сидел целыми днями, склонившись над свитками, и переписывал их, буква в букву. Работа кропотливая, глаза устают, спина болит, а денег – кот наплакал.
И вот однажды, сидит он, значит, переписывает какой-то очень важный трактат, но... скукотища смертная! И вдруг – бац! – в окно влетает… воробей! Но не простой воробей, а какой-то уж очень наглый. Подлетает прямо к чернильнице, и давай там плескаться! Чернила, естественно, брызжут во все стороны, свиток пачкается, работа испорчена!
Ну, наш переписчик, естественно, взбеленился! Схватил веник, и давай за воробьём гоняться по всей комнате. Воробей чирикает, переписчик ругается, бегают вокруг стола, как угорелые. И в этой суматохе, переписчик спотыкается и… падает!
Упал, понимаете ли, прямо лицом в… чернильницу!
А воробей сидит на люстре и заливается смехом. По крайней мере, переписчику так показалось.
Встал он, отплевался, отмылся кое-как. Смотрит на свиток – всё испорчено. Заказ сорван. Денег нет. Полная катастрофа!
Сидит он, убитый горем, и думает: "Что же делать? Как жить дальше?" И тут его осеняет гениальная мысль! Он берет перо и начинает… разукрашивать свиток! Добавляет всякие завитушки, цветочки, птичек… В общем, превращает скучный трактат в настоящее произведение искусства!
На следующий день явился заказчик – важный такой. Видит свиток – и… приходит в восторг! Говорит: "Это не просто трактат! Это – шедевр! Я никогда не видел ничего подобного!" И заплатил переписчику в три раза больше, чем обещал!
Вот такие птички...

Печаль и слёзы, гнев и боль:
Граница не видна…
Кольцо, кинжал, труба, Грааль,
И звук, и тишина

Размеренно в трамвае
Горят дотла,
Который прибывает
До сути зла…

На станции пылает гнев,
Замёрзла в поле грудь,
Гниёт под небесами лев
Которого куснуть

Желал беззубый рот…
Душа и дух
Родят в пустыне плод
На свет разрух.

Вернётся зрение и слух,
И новый голос «я»,
Займётся сердца тихий стук,
Чтоб вторило дитя:

Да будет небо, святость,
И всепора,
Где совершенство, радость
И вновь заря.

Падали по краю звёзды
Прямо в Млечный путь,
Так в руках болели гвозди
И пустая грудь.

Непрерывно уходили,
Рыли рвы,
Вы и я тогда любили,
Но, увы…

Ненавижу ход часов,
Стену и замок,
Только след среди лугов
Ваш ещё зарок.

Задержитесь на дороге
Тень как тень,
Тенью стану: вот и дроги…
День зардел.

Там на улице небесной
Я увижу свет,
Помолюсь и да воскреснет
Красота и цвет.

Всё, что должно пусть свершится
У святынь,
Вновь живи, живи, пшеница,
И аминь.

Пер. Николаев С.С.

Сюй Хун (788/791 – ?)
Государственный деятель империи Тан, цензор.

Предисловие

С малых лет я занимался поэзией, долго не зная трудностей. Хотя были у меня устремления, но талант был невелик. В третьем году правления Да Чжун (849 год н.э.) я занимал должность помощника цензора. Из-за болезни не мог посещать двор, настойчиво просил об отставке и возвращении на восток. В следующем году, когда стало немного легче, я, пребывая в уединении и имея много свободного времени, собрал свои старые и новые стихотворения – всего около пятисот – и расположил их на столе. Делаю это просто для собственного удовольствия, а не для того, чтобы снискать известность. Написано собственноручно в сельском доме у ручья Динмао, в год Гэн-у, десятого дня третьего месяца.

Вспоминая друга

Затворник я у врат цветущих в час обманчивой весны,
Письмо держу: то – весть и встреча дня на криведных стезях,
Но где-то южный странник в Сяо стороне и Сян краях
Внимает песне тростника, луны полночной, тишины.

В Цзиньлине, вспоминая минувшее

Умолкла песнь гнилого древа, ведь царский род суть прах,
И каждый отзвук битвы тих, и пуст дозорный тракт.
Вдали, вблизи – средь сосен, клёнов – могил забытых строй,
На склонах, где желтеет нива, руины и покой.

Касаясь неба, птиц ватага дождём грозит в зенит,
Ушли герои – только эхо в веках о них летит,
Вздымая волны океана, дельфины прокричат,
Что вечны горы в стольном граде, незыблем их уклад.

Цапля

Дыханье ветра западного – тишь, неспешная река…
Снежинки-пятна, шёлк дождя, и грусть ещё тиха.
К беседке старой я с тоской безмерной, прислонюсь пока.
Рогоз зелёный и гречихи пламень – мне пора.

Тридцать шесть излучин

В ночной тиши тоскует флейта, и лодка рвётся в свет.
Овеян ветром, дымкой белой вздыхаю о красе,
А шелест тростника и клёна разбросан по росе,
Где осень, тридцать шесть излучин, и в небесах привет.

Возвращение после провала

Понурый, возвращаюсь в глушь по тропке узкой,
Покинув вешний сад, где будет вскоре пусто.
Я вижу, ива над дорогой горько плачет
И небо, абрикосам – цвет, мне – неудача.

Зовёт пастух телят алеющим закатом,
Сосед-старик и внук его друг другу рады.
Не ведают они, как сердце горем полно,
Встречают у коня: - Здоров ли ты? - Довольно…

В обители

Умолкли благовония, сгустилась тень над кельей,
Сорвал осенний ветер лепестки порою летней.
Почти погасли свечи, и стена осела криво,
Закатной тишиной дым сосен растеряет силу…

Горы

Пред пиками отбросил ныне труд и книги прочь,
В обители латаю платье, чтоб себе помочь.
Луна упала, хмель душистый всё ещё дрожит,
Мне ветер ночи сон, припомнив, снова повторит.

В дожде расстанусь с городом речным в ночной тиши,
В туманной дымке в горы возвращусь я для души.
Гектар бобов в цвету, бамбука три гектара – тень,
Покамест брошу якорь здесь, прощай, рыбацкий челн…

На границе

Под Санганем ночным в пору сечи безмерно жестокой,
Пала Циньская рать, не вернётся домой половина!
Утром весть поспешает, да только совсем не с подмогой:
Шлют нам платья походные - мчитесь в чужие долины!

Перед снегом

Древние горы здесь тенью вечерней наш город обнимут,
Ветер, начавши свой танец стесненья, закрутится мимом.
Лунная дева, что в храме небесном приветствует лад,
Вся к журавлям устремится и проседью в яхонтный град.

Буря уносит со склона сокровище - сливовый цвет,
Холод лесной тяготит как тайник непреложный весь свет.
Полная вод протекает река из туманности дней.
Вспомнилось мне: есть надежда ещё и заря для людей.

Ранняя осень

Средь долгой ночи – цитры ясный звон
И шёпот ветра к хору сочных лоз.
Уснул светляк, в росе как жемчуг скрыт,
Но слышен рядом грай и стук копыт.

В рассветной дымке кроны так густы,
В сиянье дня – даль гор еще светлей.
Один лишь лист тонул в реке Хуай,
Волну узнав. Мне нестерпимо жаль.

Под весенним дождём

Как травы пряны у реки и дождь болтлив.
Над зыбью вод склонилось племя ив.
К корням рогоза, где вода ещё тепла –
Гусь первый сел. Не трудится пчела.

Несётся песня в одичалые сады,
Отяжелели стяги от воды.
В Цзяннани снова полон чувственной тоски,
Смотрю на небо и пишу стихи.

На рассвете

Дорога север-юг: судьбы расписан путь,
Ведь жизнь – разлук и ожиданий муть.
Где кончилась земля и гор гряда исчезла,
Плыву я в час ночной, ища известий.

Под утренней росой поник тростник тяжёлый,
Под солнцем тает иней? Как же больно!
Мне стоит торопить гребцов и вёсел звон,
Душа желает, чтоб стал сон – не сон!

Провожая гостей

Один взошёл на царство и поклон творит,
Другой на юг стремится и врагов страшит,
Ведь там не ведали печати танской прежде,
В краю дремучем ныне ханьские одежды.

Речные тучи с солнцем – осень стала жарче,
Дожди и ветер с моря – лета хлад богаче.
О путник, с гор спустившись, не смотри назад!
Алеют травы, клён горит, стремнин каскад…

Жалобы в Чуском дворце

Первое

Двенадцать гор сияют, цвет последний пал,
Дворцовые ворота смотрят на Ян-тай.
Кружится в танце тонкий стан, владыка пьян,
Средь бела дня пришли солдаты и Цинь-ван.

Второе

Охотников отряды подступают к трону,
И сыры нынче все одежды у дракона.
Грохочут барабаны битвы за стеной,
Стреляют где-то в лань, ей нет пути домой.

Встреча

Забытый конь на берегу простужено заржал.
Осмотрим с южных круч прекрасный сердцу град Чанъань!
Но кто одежду мне сошьёт чрез столько лет теперь?
Всё вздор и тщетно шляпу поправлять. Но верь не верь!

Опять песком теряет краб следы вблизи, вдали,
И домики улиток снегом зимы замели.
Друзья былые изменились, новых больше нет,
Я рыбаком у тихой речки встречу свой рассвет.

Осенние мысли

Западный ветер, деревья и осень в постели…
Облако, воды и память былой суетой
Мне перед зеркалом что-то из прошлого пели:
Юноша вешний сегодня с седой головой.

Осенний путь

Листья багряны и слышится шелест,
Чарку последнюю выпью до дна.
Дождь моросит, где плоды уж созрели,
Тучи уходят, но не навсегда.

Горная даль растеряла все краски,
Воды в потоке бегут удалом…
Вновь возвращаюсь в придворные дрязги…
Снится мне лес и река за окном.

Слушая песню

Осень начальная, струны и флейты хрустальны.
Звуком небесным задержаны все облака.
Стихла мелодия. Где она прячется? Далью
Ветер гуляет. Мерцает луна свысока.

Отшельнику

Воды стынут и лоза в изъяне.
Сколько же отшельников в Чжунъяне!
С чаркой, цитрой подражаю им.
Осень во хмелю давай сравним!

Ковш забытый свис на ветке дальней,
Пал, пропав в пучинах зазеркалья.
Так и я на водах жизни – путник,
Неизменной горечи сотрудник.

Ссыльному

Невинность – повод обвинений,
Правдивость – причиняет боль.
Погаснут горы в водах мнений,
Курлыка огласит юдоль.

Незваная придёт толпа
И где он, беззаботный час?
Дороже водная тропа,
Омой же грязь людских гримас.

В дар отшельнику

Отшельнику отвечу сей же час:
Источник жажды гор совсем погас.
Просить людей ли? Душу бередить!
А доброта? Исчезла всюду прыть!

Играть здесь нужно вовсе не по нотам,
Отвесных скал травинки не охота.
На небольшом я склоне буду жить,
Хоть стыдно мне. Прошу меня простить.

В земле Юэ

В пору цветения город столичный был птичьими песнями пьян,
Всадник, простившись с женою дражайшей, под чарами сбруи, стремян
Когда возвратится?
Когда возвратится?
Когда возвратится домой?
Когда прекратится?
Когда прекратится
Война и боренье с судьбой?
Сердце – не камень, жена ожидает и верность хранит лишь ему,
Зимнее платье из ткани парчовой сошьёт лишь ему одному
Когда возвратится,
Когда возвратится,
Когда возвратится домой,
Когда прекратится,
Когда прекратится,
Война и боренье с судьбой!

В день холодной пищи

Всюду плач, надрывный и звенящий,
Конь, как путник, в горести скорбящий.
Нет огня в трактире и тепла.
Рубят шелковицу как дрова.

Завтра праздник памяти усопших,
Оросим слезами память прошлых.
Не вернуться мне в родные дали,
Я виновен. Опоздал. Печален.

Старый дом

Было время лотос ранний, источая ароматы, знал надежду,
Растерял бамбук в потоке листьев шелест несравненный даже прежде,
Где ночами пировали богатеи без стесненья в тканях нежных
Не торжеств и возлияний время. Сумрак, призрак, заточенье между.

Прекратила песни цитра и легла немой на блюдо перламутра,
На коврах из шёлка больше жизнь не льётся, не играет и под утро
Где всё это? Блеск былого, ускользающим покровом пала пудра…
Запустение. Ворота. Под замком травы народы и безлюдно.

Ответ другу

Западный ветер стихает, роса как слеза,
Лодка плывёт, где поют о прекрасной Мулань.
Песня пропала, но память, ах, память! Грустна
Ночь. Обжигает луна берег хладный – тиран.

Ранняя весна

Луна и облака найдут свой дом
В родных горах, прудах, привычном крае.
Один цветок распустится, притом
Всю заводь сном весенним овевая.

Дождь навеял воспоминания о доме у озера

В горах пред нами ветер, дождь, прохлада,
Под сенью ивы конь мой отдыхает,
Не слышно лотосов уже – досада,
На юге осень – аромат канала.

Надпись для беседки Праведной Девы

Она ушла, постигнув истину в тиши девичьих комнат
В предместье южном. Отыскал я старый пруд, беседку с домом.
Застыл, любуясь гор закатных синевой. Её ли вспомнят,
Тоскуя? Жизнь спешит. Трава осенняя нам не знакома.

Смотреться в ночь как в зеркало с луной привычно будет нам,
Над входом украшение осталось и цветёт пока,
Но, право, по дневному шуму и потерянным следам
Спрошу: кто дал на память надпись девы, что так далека?

На горе Ли

Был покойный император красотой земною пьян
И блистал халат парчовый меж каменьев и румян.
Ветер вслед за буйной птицей уносился за бурьян,
Что мелодия туманов, становясь орудьем ран.

Пламя-колесница - север погрузился в тишину,
Знамя древнего дракона плыло где-то поутру.
Как погибла Ян-гуйфэй, тень мертвецки на пиру
Пьёт здоровье стен пропащих, где полынь я соберу.

Утки-мандаринки

На отмели зыбучей, птиц круженье,
А крики их - как эхо у ручья.
И, кажется мне, краска не сильна
Поймать сплетенье в танце отраженья.

Как вольно им взлетать, где захотят,
Не жаль, что радость кратка и проста.
Свободные созданья - красота…
Завидую сердцам, что так горят!