Я так хочу, чтоб мы друг другу надоели!
Достали завтраками вместе по утрам,
Рутиной жизненной, семейной канителью,
Но только б вместе,
Лишь бы навсегда.
Я так хочу ругаться, для порядка,
Почаще, раз так семьдесят на дню,
А после - отдаваться без остатка
Любви, чтоб мир воскрес и был уют.
Я так хочу с тобою расставаться,
Но только в рамках трёшки в Вешняках,
Когда ты куришь на балконе, в дымном вальсе,
А я на кухне, кашеварю впопыхах.
Я так люблю, что ты меня доводишь,
Люблю за сообщения бранить
Когда лихая ревность колобродит,
Но мозгом - знать,
и верить,
и ЛЮБИТЬ.

Ребёнок с детства хочет быть поэтом,
Прекрасное творить во сне и наяву,
А взрослые твердят:
«Стремись к деньгам и брендам!
Стихами сыт не будешь ты, мой друг!»
Ребёнок с детства пишет гениально,
Хорей и ямб ложатся мёдом на слуху,
«Сегодня ты поэт, а завтра ищешь хлеба!», -
Во взрослом обществе твердят, как на духу.
Ребёнку по боку:
Он пишет, как умеет,
И в каждой строчке теплится душа,
Он - апогей любви и вдохновенья,
Глоточек воздуха для тех, кто не спеша Стремится в жизни обрести свободу.
Сегодня принято ворочить время вспять, Потенциал - в больших мешках у входа, -
Его с отходом проще закопать
и никогда к нему не возвращаться.
Как много полегло на кладбище творцов
из-за того, что кто-то ложкой дёгтя
измазал путь из красок и цветов…

Ребёнок вырастет.
Его простое имя увековечит
творческий Грааль,
и он испитый будет каждым,
кому в душе немного жаль
ушедших мечт, забытых планов.

Легко тут выделить мораль: Мечтай, мой друг! Мечтай и падай, вставай, ломайся и страдай,
и собирай себя по новой.
Успей создать свой личный рай!

Я, честно говоря, хотела бы исчезнуть,
Закрыв глаза, податься в небытиё.
Как много раз я попадала в бездну?
Крутила жизнь, как-будто колесо,
И болью в сердце отдавалась честность,
Истерзанная мною на корню, в своих же собственных корыстных интересах.
Как много раз корила я родню за пылкий нрав, испорченное детство, нравоучения,
Что адскую войну внутри меня всё время разгоняли…
Теперь я ото всех бегу, бегу,
Как от мастифов жадных, слюной своей
Заливших всё вокруг.
Я потерялась в стуке сердца и в дыхании,
Мой мозг - мне злейший враг,
не друг, не брат и не приятель,
Он спятил в дебрях сумрачных оков, моих же собственных,
Кующихся годами
Из мыслей буйных,
Гневных слов…

Спроси слепого, какой сейчас час.
Он ответит – “Час, когда я вижу самый страшный сон – рассвет…”

Господин сидел в одинокой пустоте леса на огромном валуне, нервно подёргивая свою седую, давно немытую бороду. Чего бы он хотел? Кого ждал сейчас? Больше пятидесяти лет пытался он найти ответы на вопросы: что делать, когда надо что-то делать? И надо ли делать что-либо, если ничего не хочется? И все пятьдесят лет господин упускал из виду единственную, доступную ему истину – он старел, и старел безбожно, стремительно и безвозвратно. Дёргая жалкие прядки, вспоминал он момент, когда борода его была ещё ухоженной и чёрной, как крыло ворона. Тогда он был слишком молод, чтобы рассуждать, слишком молод, чтобы думать о будущем. Капля пота упала с его носа на трясущиеся руки, и он ощутил, как они немощны, увидел, насколько уродливы. Уродливы не от старости, а от вечного, беспробудного безделья. Пятьдесят лет жизни отшельником, сорняком, бродягой с единственным желанием делать только то, для чего он поистине создан, и от этого не делающим ничего. Мог бы он чего-то добиться? Наверное, да, но только если бы не родился в свой год рождения, под своим звёздным знаком, если бы вырос в другой семье и были бы рядом более благодарные, помогающие люди. Он был в этом убеждён. Лишь одно радостное чувство всю жизнь грело его сердце, - любовь к Солнцу и небу. Уважение к величию природы, полная отрезанность от людей привели и до конца жизни поселили его в этом лесу. По крайней мере, он был убеждён, что испытывает любовь, и в состоянии испытывать уважение. Господин посмотрел вверх: огромный огненный шар катился по небу, знаменуя ещё один новый день. Освещая горные долины востока, светило, как гордый величественный шейх, неспешно пробуждалось, потягивалось и ещё какое-то время нежилось под балдахином, готовясь к очередному обходу своих бескрайних владений. В самом деле, нет никого в мире богаче, чем Его Величество Солнце, - думал господин. Вся планета, вышитая цветными лоскутами зелёных равнин, глубоких озёр, рек и бескрайних морей, все жемчужины подводного царства, дорогой изумрудный бархат лесных мхов, которых светило деликатно касается своими перстами, раздвигая могучие кроны деревьев, будто приоткрывая тяжёлые крышки своих сундуков с несметными богатствами, всё-всё золото враждебной Сахары, где Солнце, как истинный шейх, привыкший существовать в роскоши и утопать в блеске драгоценных металлов, чувствует себя поистине могущественно, - всё беспрекословно принадлежит ему. Господин благоговейно вздохнул. Ах, если бы можно было родиться Солнцем и иметь такую же власть и могущество! Тогда бы он точно не сидел на месте, тогда не страдал бы от безделья и собственной немощи, ибо не имел бы разума и действовал бы по чёткому сценарию…
- Кто тут? - раздалось в тишине. Господин вздрогнул.
- Кого бы вы хотели видеть? - задал он вопрос в пустоту.
- Да хоть кого-нибудь, - ответили из чащи.
- Тогда выйдете на свет, и поймёте, с кем разговариваете.
- Я не вижу света…
- Как так?
- Я с детства слепой.
Господин покосился в сторону густо растущих деревьев, из которых доносился голос. Сердце странно сжалось от какого-то нового чувства.
- Я подам вам руку.
- О, благодарю вас!
Теперь на валуне их было двое.
- Куда вы держите путь?
- На работу.
- Вы работаете?
- Безусловно.
- Вам нравится?
- Я этим живу.
- А кто вы?
- Я писатель.
- Но вы же слепы!
- Не более вашего.
- Как же вы пишете?!
- Диктую.
- Да? И о чём же?
- В основном о природе.
- Лжёте! Природа требует наблюдения!
- Природа требует понимания.
- И что же вы поняли?
- Не более того, что уже написал, но явно более вашего.
Глаза господина расширились от дерзости слепого.
- Я созерцаю природу каждый день! – закричал он, взмахивая руками, - Я вижу эти ветви, - и он ударил по ним так сильно, что посыпались зелёные листья, - вижу солнце, что светит для меня каждый день, согревая лучами, - и он ткнул пальцем, указывая на светило, - вижу эту рыхлую почву, по которой хожу, - и он ударил ногой по земле, - вижу этот проклятый камень, на котором сижу уже больше пятидесяти лет! – и он плюнул в сторону валуна, - А что видите вы? Что можете написать, если без меня бы не вышли из чащи?!
Слепой ждал, скрестив руки на груди, пока буйствовал господин, и только потом, когда наступила тишина, заговорил ровным спокойным голосом.
- Я чувствую ту боль, которую вы причинили ветвям, и, слыша их гневный шёпот, могу в красках описать, как они ненавидят вас, мечтая также вас покалечить. Я чувствую, как Солнце, которое вы не уважаете за тепло и свет, мечтает скрыться от вас, или выжечь глаза и кожу своими лучами, как почва не желает носить ваш вес, желая провалиться под вами, и потому ощущается рыхлой, и чувствую, как плачет валун под вашей тяжестью, ведь чтобы встать с него, вам никогда не хватит мотивации…

На небе сидели двое. Бог и маленький Эйдос, готовящийся вот-вот отправиться в бренный подлунный мир. Бог величественно восседал на троне, окружаемый белыми, как снег, ангелами, исполнявшими своё предназначение. Кто-то играл на арфе, нежно и аккуратно перебирая маленькими пальчиками, кто-то парил в воздухе, ожидая поручения из канцелярии. Поодаль от божественного трона кучка ангелов копошилась около массивных весов, то и дело стараясь привести их в равновесие. На одну чашу весов непрерывно текла вода, точившая острый камень, а на другой было время, подтачивавшее, как известно, самолюбие. Бог смотрел на Эйдос мягко, снисходительно, ожидая его последней исповеди перед долгим и тернистым путешествием по земной юдоли. Маленький Эйдос был ещё совершенно чистый, бесформенный, полупрозрачный и казался абсолютно беззащитным. Внутри него, однако, хранился ещё тот самый кладезь информации, начиная от сотворения мира, вплоть до нескольких веков после его возвращения в Божье царство. Он знал, что ждёт его в земном мире, знал, какое место уготовлено ему в юдоли скорби и плача, знал, что именно то, что привыкли называть ещё таким чужим и непонятным для него словом «жизнь», обернётся для него непременно мучением и знал, что через считанные часы он уже никогда об этом не вспомнит. Всё сотрётся из памяти и начнётся сначала, но уже в совершенно новом и чужом для него мире. Обратный отсчёт давно начался. Маленький Эйдос плакал. Нет, не просто плакал, он рыдал, мечтая вымыть слезами хоть часть того «плохого», которое ему предстоит «пережить». А в это время, где-то на Земле шёл дождь…­