Я бы не вспомнил его лица и под дулом пистолета. Но я навсегда запомнил его глаза: холодные, отстраненные. Они излучали такое ледяное спокойствие, словно их обладатель познал истину, остальным недоступную – самую суть жизни. Никогда больше я не встречал такого взгляда – ни до, ни после.
«Самое время».

Утро, по обыкновению, не задалось. Кофе убежал, электричество отключили, чистых носков обнаружено не было. Уныло поглощая вязкую овсянку, я думал о том, насколько мне все осточертело. Осточертела тесная квартира с уродливыми желтыми обоями. Осточертела безвкусная овсянка на завтрак. Осточертела скучная работа за копейки. И забитые потными телами автобусы, и застегнутая на все пуговицы рубашка, и бесконечное, всепоглощающее одиночество.
«Я должен изменить что-то», – твердо решил я. – Но как? С чего мне начать? Не могу же я просто все бросить… А что – все? Как будто мне есть, что бросать».
Отодвинув тарелку с остывшей кашей, я высунулся в окно, прикуривая сигарету. Лицо облизнул прохладный весенний ветер. До меня донеслось радостное щебетание невидимых птиц и монотонный гул машин.
Нужно что-то менять.
Спустя полчаса я уже мчался на работу, осознав, что опаздываю. Издалека увидев стоящий на остановке автобус, я припустил быстрее, но он все равно уехал прямо у меня из-под носа. Запыхавшийся и разъяренный, я достал телефон, чтобы узнать время и оценить масштабы трагедии. Разряжен. Грязно выругавшись шепотом, я пнул мусорный бак. Оглядевшись, увидел сидящего на остановке мужчину. Одет он был плохо, но выглядел чистым; голова опущена, лицо скрыто капюшоном.
– Извините, не подскажете, который час? – обратился я к нему.
Мужчина неторопливо поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза, от чего мне сразу стало не по себе. Его взгляд прожигал, оставлял беззащитным, безоружным, голым, не выражая при этом ни единой эмоции. Нелепо, но в тот миг мне показалось, что он айсберг, а я «Титаник», который не сможет избежать столкновения. «Вот только айсбергу безразлично, затонет ли корабль», – почему-то пронеслось в моей голове. Как же глупо.
Ничем не выдав, что заметил мое смятение, незнакомец все так же неторопливо ответил:
– Самое время.
И ушел. Ушел, оставив меня в еще большей растерянности. Подъехал следующий автобус.

К тому моменту, когда я открыл двери офиса, я уже забыл о странном человеке и его словах. Начался очередной серый рабочий день. Составить график. Проверить отчет. Распечатать документы. Все как обычно, ничего нового. Время от перекура до перекура, а затем и до конца дня, текло предательски медленно. Наконец часы показали без десяти семь. Откинувшись на спинку кресла, я с наслаждением потянулся, представляя, как скоро смогу открыть бутылку пива и расслабиться, но тут до меня донесся цокающий звук. Я уже знал, что это значит. Постукивая каблуками лаковых туфель, ко мне подошла моя коллега, Вера. Она никогда не приходила с пустыми руками: в них всегда была дополнительная работа для меня. Стоило мне помочь ей пару раз, и она поняла, что может сесть мне на шею. А у меня не было особых причин ей отказывать: дома меня все равно никто не ждал, от того, что я задержусь, ничего не изменится. Но я бы соврал, если бы сказал, что меня это не раздражало.
– Ой, привет, – как обычно начала она, – слушай, у меня такой завал, а муж сегодня никак не может забрать детей из садика… Ты не мог бы помочь мне? Здесь немного, нужно только сверить данные…
И бла-бла-бла. Я со злостью вырвал бумаги из ее рук.
– Иди.
– Ой, спасибо тебе огромное! Ты меня так выручил, даже не представляешь!
Представляю. Лицемерная сука. Каждый раз, когда ты обуваешь эти туфли и просишь об одолжении, на следующий день я слышу о каких-нибудь твоих развлечениях – то ты в театр ходила, то в аквапарк с семьей съездили, то с друзьями отмечали день рождения.
С работы я ушел на полтора часа позже. На город успел опуститься сумрак. Я решил прогуляться по главной улице, чтобы хоть как-то скрасить поганый день. Я шел мимо ярких витрин, дешевых забегаловок и дорогих ресторанов, уличных музыкантов и кучек цветастой молодежи. Глядя на них, я задумался: «Когда я успел стать таким скучным? Я ведь именно этого и боялся в их возрасте. А теперь погляди: иду с нелюбимой работы в нелюбимый дом, чтобы напиться и повторить этот круг. А чего я вообще хотел раньше?..». Этого я не смог вспомнить. Но мой взгляд привлек манекен в одной из многочисленных витрин. На нем была надета ярко-красная гавайская рубашка, до смешного безвкусная. Но я почему-то остановился, глядя на нее; потом оглядел себя. Типичный белый воротничок, настолько неприметный и унылый, что в толпе таких же офисных работников я бы и сам себя не узнал. Я замялся. «До зарплаты еще две недели. Денег и так впритык. Может быть, в следующий раз, сейчас не лучшее…»
Самое время.
Я замер. А ведь действительно: в следующий раз – это когда? Я уже лет восемь не покупал ничего, кроме душных костюмов и сорочек.
Через пятнадцать минут у меня в руках был пакет с уродливой гавайской рубашкой.

Следующий день начался не лучше предыдущего: я проспал. Кажется, пятая бутылка пива была лишней. Но я был так доволен своей импульсивной покупкой, что захотел сделать этот вечер идеальным. Ну, в меру возможностей.
Тимлид сделала мне предупреждение за мое опоздание. Пришлось расшаркиваться. Какое нелепое слово – тимлид. Слишком современное, и из уст таких как я звучит как жалкая попытка угнаться за молодежным сленгом. Мысленно отплевавшись, я провел очередной унылый день в своем кресле. Во время одного из перекуров я услышал голос Веры и напряг слух. Стоя со стайкой своих подружек, она радостно щебетала о том, какой веселый сюрприз ей устроил муж – повел ее с детьми в недавно открывшийся парк развлечений, где они провели весь вечер. Я в ярости затушил бычок о стену.
Вернувшись домой, я сел на кровать и оглядел комнату. Желтые стены давили на меня со всех сторон. Эти обои выбирала моя покойная мать. Она любила желтый. Мама. Давно я о ней не вспоминал. Стало даже стыдно. «Надо бы выбрать новые обои», – подумал я, открывая первую за вечер бутылку.

Той ночью мне снились глаза. Те самые, прожигающие своим одухотворенным безразличием. В голове бил набат: "Самое время, самое время".
Я проснулся и тут же понял, что снова проспал. Торопиться смысла уже не было. Я неспеша выпил кофе, покурил, надел свой костюм, с тоской взглянув на висящую в шкафу гавайскую рубашку, которая теперь ждала своего часа. Задержался у зеркала перед выходом. "Да к черту", – подумал я и переоделся.
Раздражающе красным пятном я зашел в офис, ловя косые взгляды. Разумеется, приглашения в кабинет тимлида долго ждать не пришлось. Она говорила что-то про опоздания, становившиеся регулярными, про несоответствие дресс-коду, про то, что она вынуждена вынести мне замечание. Я даже не пытался сделать вид, что слушаю ее. Мои мысли занимало другое: из отпуска вернулась Яна. Ее рабочее место располагалось напротив моего, и мы даже переговаривались с ней время от времени. Но попыток развить наши отношения дальше рабочих я не предпринимал: слишком умна, слишком красива, слишком молода. Мы работали вместе уже больше года. Все это время я украдкой наблюдал за ней. Она была всеобщей любимицей, сблизиться с ней хотели многие, и я всегда боялся сделать первый шаг. Но, кажется, сейчас самое время что-то поменять.
Когда с отчитыванием было покончено, я пошел к своему столу. Заметив меня, Яна приветливо улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.
–Давно не виделись! Кажется, утро выдалось тяжелым?
– Скорее, жизнь.
В ответ она очаровательно усмехнулась и вернулась к работе. Я задержал на ней взгляд: аккуратные локоны спадали с плеч, обрамляя ее пока еще свежее румяное лицо; длинные ресницы, маленькие кукольные губы, изящные руки. Под столом я мог видеть ее стройные ноги, закинутые одна на другую. Я невольно представил, как провожу по ним рукой, все выше, как мои пальцы скользят под ее юбкой...
Черт. Самое время.
– Яна, не хочешь сходить со мной куда-нибудь? Я знаю неплохую кофейню неподалеку...
Она оторвала взгляд от монитора и удивленно посмотрела на меня, приоткрыв алые губы. На ее лице в этот момент отразился, кажется, весь спектр человеческих эмоций. Я ждал ее ответа, как приговора. Наконец она улыбнулась: "Почему бы и нет?".
В тот вечер я впервые за много лет напился от счастья.
Я вдруг почувствовал, что могу все.

Утром следующего дня я уже и не вспомнил о графике. Неспеша выпив кофе, принял душ и без тени сомнения надел красную рубаху. Настроение у меня было прекрасным.
Прибыл на работу я на несколько часов позже положенного. Не то что бы я правда собирался работать. Скорее, приехал сюда по привычке и чтобы увидеть Яну. Она, как и всегда, была улыбчива и доброжелательна, но теперь, когда смотрела на меня, я мог заметить легкий румянец смущения на ее нежных щеках.
Рабочий день проходил удивительно быстро – уж не знаю, оттого ли, что я застал только его половину, или от того, что я чувствовал себя на вершине мира. И тут в 18:50, как по расписанию, я снова услышал цоканье каблуков. Я сразу же почувствовал закипающий внутри меня гнев. Вера, состроив неловко-виноватое лицо, подошла к моему столу с охапкой бумаг.
– Ой, привет… – как же я ненавидел каждый звук, вылетающий из ее рта! – слушай, тут такое дело…
Самое время.
– Иди нахер.
– Что? – теперь на ее лице застыло до того глупое выражение, что я был готов в него плюнуть.
– Иди. Нахер. – отчеканил я нарочито медленно, только сейчас посмотрев ей в глаза. – Делай свою сраную работу сама. Я что, похож на клоуна?!
Долго копившиеся эмоции наконец нашли выход. Я и сам не заметил, как перешел на крик.
– Сколько можно сидеть на моей шее, а? Я столько раз выполнял твои задачи, за которые тебе платят деньги, и где хотя бы благодарность?! Может, сегодня шляться с твоей семейкой поеду я, пока ты будешь тут наконец занята делом, бесполезная ты тварь?!
На глаза Веры навернулись слезы. Она то открывала, то закрывала рот, будто ей не хватало воздуха. Так ничего и не ответив, она, покрасневшая и дрожащая, молча ушла. Откинувшись на спинку кресла, я почувствовал сладкое, злобное удовлетворение. Я смаковал в голове каждое сказанное ей слово, ее тупой жалобный взгляд, ее дрожащие руки и губы. Пока не встретился взглядом с Яной. Она стояла, уже готовая уходить домой, и смотрела на меня сверху вниз – осуждающе, разочарованно и с презрением.
– Знаешь, у меня появились планы. Свидания не будет.
И, развернувшись, вылетела из кабинета.
В тот вечер я взял себе не пива, а водки. Я пил ее прямо с горла, сидя на полу, и ненавидел. Это не было направленной эмоцией, ненависть просто наполняла мое существование, с каждым новым глотком грозясь выплеснуться через край. Я вытер губы рукавом и невидящим взглядом уставился в стену. Со временем мой мозг смог распознать желтый. Тошнотворные, уродливые, сводящие с ума желтые обои! Как я мог жить с ними все эти годы? Шатаясь, я встал неловко, но преисполненный яростной решимости. Я принялся сдирать обои со стен прямо руками, царапая пальцы и ломая ногти. Я срывал их с бездумным ожесточением, пока не заметил на открывшейся взору шпатлевке бурые разводы. Я посмотрел на свои окровавленные ладони. К горлу подступила тошнота, и меня вырвало.

С трудом разлепив отяжелевшие веки, я не сразу понял, кто я и где. На то, чтобы восстановить воспоминания и сфокусировать зрение, ушло некоторое время. Потом я все же заставил себя встать и побрел в ванную. Стоя под прохладной водой, я понял, что должен вернуть расположение Яны. Хотя бы попытаться. Она ведь уже согласилась! Какого черта она так взъелась из-за полнейшей глупости? Вера заслужила услышать все, что я ей высказал. С этими мыслями я собрался, надел уже весьма несвежую гавайскую рубашку и отправился в офис.
Разумеется, я снова сильно опоздал: прибыл на место уже к трем. По какой-то причине мне было наплевать. Проходя к своему месту, я задержался у Яниного стола, и смог лишь выдавить из себя жалкое «Привет…». Не поднимая глаз, Яна кивнула. По спине пробежал холодок. Нет, я не могу это так оставить. Поговорю с ней после работы, чтобы избежать лишних ушей.
Сегодня время, как назло, ползло слишком медленно. Я успел проверить почту (не ответил, правда, ни на одно письмо), разложить пасьянс четыре раза, пересчитать количество ручек на всех столах в помещении и шесть раз сыграть в «Сапера». Наконец настало время расходиться, и я схватил Яну за руку до того, как она успела куда-нибудь уйти.
– Нам нужно поговорить.
– Если тебе есть, что сказать, то говори это здесь, – сказала она, пытаясь высвободить запястье из моей хватки. – И отпусти меня, будь добр.
Я спиной почувствовал взгляды остальных коллег и сильнее сжал пальцы.
– Слушай, насчет вчерашнего…
– Значит так, – не сумев высвободиться, Яна начала терять терпение. – Я не знаю, что между вами произошло, но прилюдно оскорблять кого-то – это низко. Неважно, насколько ты устал и как сильно тебя все достало. Я не хочу иметь ничего общего с людьми, которые не способны уважать других. И отпусти меня уже, черт возьми!
Забавно, но я не услышал ни слова из того, что она говорила. Ее рука в моей, наши лица так близко друг к другу, что я мог почувствовать ее теплое дыхание, ее грудь вздымается под тонкой блузкой, алые губы приоткрыты…
«Самое время», – подумал я и, притянув ее к себе, впился в нее поцелуем. В следующий же миг она с неожиданной силой оттолкнула меня, и я почувствовал жгучую боль от звонкой пощечины. Я опешил от неожиданности. Подняв глаза, я, кажется, впервые увидел ее. Ее взгляд, переполненный оскорбленной гордости, размазанную мной помаду, благородную осанку и сжатые кулаки. Я понял, что совершил то, чего исправить уже нельзя.
– Не смей больше ко мне приближаться, – угрожающе спокойно проговорила она и, забрав вещи, ушла.
Я так и стоял на месте, приложив ладонь к щеке, пока ко мне не вернулась способность мыслить. Коллеги, уходя, бросали на меня презрительные взгляды. Провожая их глазами, я заметил тимлида. Я сразу понял, что она наблюдала всю сцену с самого начала. Она медленно подошла ко мне и вполголоса сообщила:
– Ты здесь больше не работаешь. После выходных можешь уже не приходить. Документы тебе вышлют по почте.
В бессильной ярости я сплюнул на пол и послал ее.
Как я оказался на улице – не помню. Но не успев отойти от офиса и на 10 метров, я услышал, что меня кто-то зовет. Обернувшись, я увидел стремительно шагающего в моем направлении мужчину, а в следующую секунду заметил испуганно семенящую за ним Веру.
– Дорогой, пожалуйста, не нужно…– сбивчиво повторяла она.
«Муженек, значит», – злобно подумал я и, когда «дорогой» подошел достаточно близко, я ударил его кулаком по лицу. Он, пошатнувшись, остановился, с воем зажав лицо руками. Между его пальцев просочилась кровь. «А неплохой удар», – в каком-то безумном азарте подумал я и ударил еще раз. И еще. И еще. Вера завизжала, и этот визг лишь сильнее меня разозлил. Ее муж уже успел упасть на землю, и я продолжил бить его ногами.
… я смутно помню, как меня оттащили, как эта парочка орала что-то про заявление в полицию, как я сел в автобус. Причем действительно сел: несмотря на то, что он был полон, все старались держаться от меня как можно дальше, и я впервые за несколько недель смог занять сидение.

Закрыв за собой дверь квартиры, я медленно прошел в комнату, на ходу раздеваясь и бросая вещи на пол. Стояла невыносимая вонь: я так и не убрал за собой после вчерашнего. Я почувствовал, как в носу защипало и, голый, упал в разбросанные по полу клочки обоев, не сдерживая рыданий. Я рыдал от ярости, бессилия и одиночества. Я злился на все и на всех: на Веру, на Яну, на работу и на увольнение, на саднящие пальцы, на отвратительный запах, но больше всего – на те самые глаза, что сказали мне "самое время". Из-за них я сейчас здесь, на полу, в куче мусора, раздетый и жалкий.
Повинуясь непонятному порыву, я сгреб в охапку то, что осталось от желтых обоев, прижал их к груди. Я силился отогнать навязчивую мысль, но не мог: мне некого винить, кроме себя. Я так нелеп. "Прости меня", – почему-то произнес я, сжимая истерзанную бумагу.

Я не знаю, сколько я так пролежал: может – час, а может – все пять. Из оцепенения меня вывел настойчивый стук в дверь.
– Откройте! Полиция! – гаркнули снаружи.
Я почувствовал, что мои плечи затряслись. Через несколько мгновений до меня донесся звук, и я не сразу понял, что это было.
Я хохотал.