Едва ли с мыслями собралась,
Нелепой так игрой увлеклась,
Сметая шахматы сорвалась,
Зачем сама себе поддалась?

Играв в игру свою, сделав ход,
Фигуры двигала на проход,
В бой пешкой двигалась, шах и мат,
Сама себя провожала в ад.

По клеткам поступью шла ордой,
В часах тонула, текла водой,
Конем ходила, плыла ладьей,
И игроком была и судьей.

Сражалась ферзем и шла слоном,
Все время думая об одном,
Идя с насмешкой на короля,
Сдавалась …
Не вопреки, а для.

Ступая лапками по мраморным ступеням,
Тихонько, кошечкой с янтарными глазами,
Хочу уснуть, коснувшись локоном коленей,
Твоих коленей, наблюдая за волнами.

Хочу бежать к тебе, смотря в глаза беспечно,
Хочу любить тебя и быть с тобою вечно,
В прозрачном нежном платье с шлейфом бесконечным,
Хочу с тобой одним быть только безупречной.

Утопи птицу в чернилах,
Подари, Всевышний, шанс,
Не всю жизнь в клетках-стропилах,
А на вечную славу в умах.
И на вечный славный умат
Алкогольного опьянения.
Утопи птицу в вине,
А затем и в прелости, до забвения,
И до двух щелчков в позвонке.
Позвони затем мне,
По звонку я отвечу,
И соседям перечить не буду.
Утопив птицу в чернилах,
Покажи вавилонский сад,
Вкус винограда, услад
И смех, что я слышал во снах,
Что затем поперек и мимо
Меня прошли.
Утопи тварь, пока дышит,
Прояви ей конца начало.
Ежели б не было труб,
Птица в принципе б не кричала.
Испачкай в чернилах руки,
Вытри о белые брюки.
Чтоб луна небо затмила,
Утопи птицу в чернилах

Где виднеется разлом
И слагаются были,
Там уродиться пыль и
Выродятся сны, были
Услышаны молитвы, в грехе
Их живут на песке полипы.
Возле морей и рек,
И осин, и липы
Подле толпы людей, человек
Сдует пыль с кипы
Выпусков вечерних новостей
И газет со стихами, мы бы
Семьей стать во сне могли?
Могли ли мы стать? Могли бы…
Как главный злодей,
Антагонист здравого смысла,
Мог бы не плавить свинца,
Не губить Творца,
Не убивать кумира.
Не стать свидетелем конца
Невыносимого мира,
Который родили матери наши
И взрастили подальше
От страхов, демонов, их услуг,
Их темных слуг,
Отцов мук, повсюду стук и грохот,
То крик, то шепот,
То топот, то стих, то рокот,
То миг настигнет похоть,
А она и вон, и в рок, и в пот,
И раны на организмах, и кровь,
И лирика в афоризмах,
И бровь в сколах,
Как на стеклах часов.
Все сердце в уколах.
Держи счастье подальше от взоров
Любых.
Как и вены от ножевых.
Как и мысли от мертвых,
Но не живых…

Город ночной весь огнями горит
И я включаю режим фотосъемки.
Трасса как улей пчелиный шумит.
В центре, как будто, спортивные гонки.

И как Никольская светит Арбат,
В пятницу вечером здесь не пробиться.
На горизонте красивый закат,
Это визитка Приморской столицы.

И в завершение рабочей недели
Люди отвлечься от будней спешат
И, забивая на важные цели,
Владивостокские бары шумят.

Утром в одиннадцать город свободен.
В турке серебряной варится кофе.
Пробки знакомые копятся в полдень
От воскресенья на выдохе-вдохе.

Радио Лемма играет в машине.
С другом смеёмся и вместе поём
Песню, которую крутят в эфире,
Ту, где с бобром мы сидим за столом.

Я зеркалу спросоня улыбаясь,
Щекам добавлю нежные румяна.
И по делам спокойно собираясь,
Выстраиваю планы постоянно.

Шагаю я по улицам знакомым,
В окно распахнутое машет мне сосед.
А двор родной со мною в жизнь влюблённый,
Уже с утра передает: "Привет!"

И птицы весело чирикая повсюду,
Друг другу новости спешат передавать,
Преображенья удивляясь чуду,
Как будто бы, готовясь март встречать.

Ещё один февральский день промчался.
Весною пахнет воздух во дворе.
Прохожий на минутку задержался,
Приятно удивляясь красоте.

Мне хочется спрятаться в темном кафе,
И чашку большую, сжимая в ладонях,
Взглянуть через стены в изящной строфе,
Забыв о навязчивых старых мазолях.

И тихо сидеть, чтоб никто не заметил,
Поставив свой гаджет в беззвучный режим,
Как будто бы, жизнь замерла на планете,
Решенье задач, на потом отложив.

Но я, по привычке, с улыбкой шагаю,
Опять комплименты прохожим даря.
И светлые залы кафе выбираю,
В морозный и будничный день февраля.

Эй, не кисни, малышка!
Не отдавай своё.
Жизнь это яркая вспышка,
Не пропусти ее.

А в городе просыпал снег нежданный.
Сейчас на улице, наверно, снова грязь...
Солдатик на камине оловянный
Взор опустил, как будто, чувств стыдясь.

ТанцОвщица волшебною картинкой
Влюбленно в новом па своём кружит.
Смеется тролль злорадно в табакерке,
И ветром дверь открытая скрипит...

Она вышла...
НО свет негасимый остался.
Невысокого роста, такая обычная.
За неё будто каждый в том зале держался
И слова ее музыкой плыли ритмично.

Те слова, оживляя внутри теплоту,
Рисовали большую картину,
Пробуждая дремавшую в сердце мечту,
Превращая мальчишку в мужчину.

Она пела со сцены о чём-то простом,
Но о том, что для каждого надо.
Будоража сознание белым листом,
Освежая, как в полдень прохлада.

Замирало дыханье, катилась слеза,
Становилось ясней в голове.
И вставая легко, аплодировал зал,
Но, как будто бы, хлопал себе...

Это встреча такой лаконичной была.
Каждый зритель ритмично качался.
Как Она, без усилий, сегодня смогла,
Чтобы свет негасимым остался?

Средних лет, невысокого роста. Как все.
В ореоле блестящих волос волос.
Эти ямки в улыбке на добром лице
И глубокий, муращащий голос.

Замирало дыханье, катилась слеза,
Становилось ясней в голове.
И вставая легко, аплодировал зал,
Только хлопал, по-сути, себе...