Упремся в забор из клавиш–
Нам некуда больше спешить;
Вальс в до-миноре затянешь
В грустной январской тиши.

Он будет недолго длиться,
Он меньше пяти минут;
Его ноты растают как лица
В толпе. Ну, а годы минут;

И когда-нибудь, в праздничной скуке
Этот вальс вновь сыграют мне;
И я вспомню тебя, твои руки,
И грустный январский снег.

По замыслу бога, вселенной, других ли материй
Нам уготованы песни.
Так, было, лежал кроманьонец в пещере
И выл, сотрясая ночь - плесень.

Он выл, обезумев от боли и горя;
И вот, через тысячи лет,
Тот вой, ограниченный смыслом и формой,
И умещеный в куплет,

Рвется с гранатой под танком (и жизнь
Как прочее - напополам);
Ветер? - старуха ревет, занявшись
Тризною по сыновьям.

И в радости песня - лишь отзвуки боли,
Тоски и надежды печальной;
Не уж то нам вечно нести с собою
Вой этот изначальный?

Чуть шепча, набегает на берег,
В лунном свете качаясь, волна;
Теплый ветер колышет двери
И занавески окна.

Через час горизонт заалеет;
Но, это потом, а пока
Ветер бродит по темным аллеям;
У тебя чуть дрожит рука...

Ты напрасно их гонишь молитвой–
Идущие в порт корабли;
Тот, кому ты клялась, не убитый;
Двадцать лет он провел вдали.

Он твоим обещаниям верит:
Верит в то, что ты ждешь, что одна,
Что шепча, набегает на берег,
В лунном свете качаясь, волна.

В мой нескончаемый сон
Через дымку, чужие края
Ты приходишь всегда в голубом,
Голубая мечта моя.

И, охваченный бурей стихий
Вдохновенья и нежности, рву,
Ты прости мне, я рву стихи
Что тебе же пишу, и вру;

Вру себе, что тебя жду напрасно;
Ведь я знаю, что будет так:
Как Аврора ты станешь красной,
Голубая моя мечта!